Раскин поблагодарил. В душе он остался доволен, что Вероника Элдридж не пожалела для него пары теплых слов. Пусть хоть и в конце разговора.

Космос — велик и холоден. Он жадно поглощает любое тепло. Выпивает его вакуумом, втягивает в прорвы черных дыр. Поэтому тот, кто излучает тепло, рискует оказаться опустошенным в первую очередь. А значит, здесь нужно быть холодным, замкнутым и компетентным. Жизненно необходимо. Иначе рискуешь превратиться в трухлявый хитиновый экзоскелет, осушенный одним глотком пауком-Вселенной.

— Как тебе наша Элдридж? — не замедлил спросить Павло, как только за Вероникой закрылась дверь. — Командир «скаута»! — он скривил губы. — Знаешь, оба бойскаута из ее экипажа — давно покойнички!

Раскин не ответил. Ему не хотелось говорить о дочери своего давнего товарища с этим человеком. Да и с кем бы то ни было еще. Вероника покинула пропахший мужским потом и лекарствами лазарет, но ему казалось, что на том месте, где она только что стояла, осталось светлое пятно. Солнечный зайчик на металлической переборке.

— Спал с ней два раза, — поделился Павло. — И в третий раз тоже бы не прочь, если бы дала. Не дает чего-то! Ты знаешь, она вообще лесбиянка. До сих пор бредит какой-то или Ирой, или Ирен. Тоже капитаншей эта Ирен была… Так вот, со мной легла ради эксперимента. Да и от скуки — женщин у нас маловато будет…

— Она что, называла тебя в постели женским именем? — спросил сквозь зубы Раскин.

— Ну и сука же ты, Федя! — обиделся Павло.

Раскин вздохнул с облегчением. Он понадеялся, что не услышит бодрый басок Павла, ну, хотя бы до ужина. Не тут-то было.

— Она же из женской летной академии! — таким тоном, будто сказанное все объясняет, продолжил Павло. — У них там это… — он вывалил алый, как у собаки, язык и поболтал в воздухе его кончиком, — обычное дело. Все равно что для нас — гонять шкурку. — Он встрепенулся от внезапной мысли. — Ты, кстати, если захочешь погонять, — только скажи. Я отвернусь. Всего-то!

— У меня не гоняется уже! — злобно процедил Раскин.

— А-а… — протянул Павло. — Ну, тогда ты отвернись. А то чего-то не дают покоя воспоминания. Эх, Вероника, Вероника…

Глава 4

Следующим утром, — он предполагал, что это было утро, — Раскин завтракал в одиночестве. Поэтому склизкая каша показалась ему в два раза вкуснее, чем обычно. После того как он опустошил неизменную пиалу, Таги принес чистый комбинезон. Конечно, такого же, как и у всех, сине-черного цвета.

Пальцы Раскина дрожали, пока он застегивал «молнии» и запечатывал швы. Непривычно было видеть на себе униформу этих цветов. И неприятно. Будто он — не он, а подлый дезертир, перебежчик.

Таги указал кивком на дверь. Что ж, пришло время расставить все по местам.

За дверью его ждала Вероника. В этот раз она тоже оделась в сине-черное.

— Надеюсь, Павло не свел тебя с ума? — спросила она Раскина после приветствия. Они пошли вдоль освещенного дежурными огнями коридора. За их спинами тяжело топал Таги, в животе у последнего медика «Небиро» громко урчало. Похоже, это растительная каша требовала себе дополнительного пространства.

— Если честно, Павлу это почти удалось, — признался Раскин.

Вероника тряхнула волосами.

— Не обращай на Трыщуна внимания. Он — контуженый.

— Что? На войне с Треугольником? — поинтересовался Раскин.