|
Всякий другой человек был бы достоин осуждения за то, что дал сегодня такой жестокий урок Соранцо. Только ее огромной любовью к брату да ее молодостью можно извинить столь несправедливую вспышку Соранцо… – Довольно говорить обо мне, – произнес чей то низкий голос у самого уха Мочениго. – Благодарю вас. Мочениго сразу умолк. Ему показалось, будто свинцовая рука опустилась на его плечо. Все заметили, как он внезапно побледнел и как какой то высокий человек сперва наклонился к нему, а затем сразу же затерялся в толпе. Неужто Орио Соранцо уже пришел в себя? Кричали со всех сторон. Гости хлынули в игорный зал. Он оказался уже переполненным. Игра возобновилась с еще большим азартом. Орио Соранцо сидел на своем прежнем месте и метал кости. Он был очень бледен, но лицо его было спокойно, и только розоватая пена у его усов выдавала, что он только сейчас необычайно быстро справился с тяжелым припадком. Он играл до утра и все выигрывал, выигрывал, хотя везение уже начало надоедать ему: как настоящий игрок, он был жаднее до сильных ощущений, чем до денег. Теперь Орио уже не уделял игре особого внимания и наделал много ошибок. На рассвете он удалился, кляня фортуну, которая, по его словам, всегда бывала милосердна к нему невпопад. К тому же он пошел пешком, забыв, что у дверей палаццо его ждет гондола, и, нагруженный золотом, так что ему было трудно идти, медленным шагом возвратился домой. – Боюсь, что он все таки еще нездоров, – сказал, провожая его взглядом, Дзульяни, бывший если не другом Орио (у него не было друзей), то, во всяком случае, усерднейшим собутыльником. – Идет один, обремененный металлом, чей звон призывнее, чем голоса сирен. Еще довольно темно, улицы пустынны, и он может повстречаться с опасными людьми. Жалко будет, если эти полновесные цехины попадут в руки негодяев. С этими словами Дзульяни велел своим слугам ждать его в гондоле у палаццо Соранцо, а сам побежал за Орио и настиг его у небольшого моста Баркарол. Орио стоял, прислонившись к парапету, и что то бросал в воду, внимательно следя за тем, как оно падает. Подойдя совсем близко, Дзульяни увидел, что Орио с самым серьезным видом пригоршнями сеет в канал золотые монеты. – Да ты рехнулся?! – вскричал Дзульяни, пытаясь удержать его. – А с чем ты будешь играть завтра, несчастный? – Не видишь ты, что это золото меня обременяет? – возразил Орио. – Я весь вспотел, пока тащил его сюда. Вот и поступаю как тонущий корабль: бросаю свой груз в море. – Ну, а я встречный корабль, который примет на борт твой груз и поможет тебе добраться до гавани. Давай ка сюда свои цехины и руку дай, если ты устал. – Подожди, – с каким то отупелым видом промолвил Соранцо, – не мешай мне бросить еще несколько пригоршней этих «дожей» в канал. Оказывается, это очень большое удовольствие, а найти новую заботу – совсем не пустяк. – Клянусь телом Христовым, пропади моя душа, если я на это соглашусь! – вскричал Дзульяни. – Ты бы хоть подумал, что часть этого золота – моя. – Правда, – сказал Орио, отдавая ему все, что при нем было. – Но, ей богу же, мне взбрело на ум поднять тебе одну ногу и опрокинуть тебя вместе с твоим грузом в канал. Так даже вернее будет, если и ты и груз вместе пойдете ко дну. Дзульяни рассмеялся и, когда они двинулись дальше, сказал: – Ты, значит, очень уверен, что выиграешь завтра, если сегодня хочешь все потерять? – Дзульяни, – ответил Орио, после того как шел некоторое время молча, – знай, что я больше не люблю игру. – А что ж ты любишь? Пытку? – И ее не люблю, – произнес Соранцо мрачным тоном с какой то ужасной улыбкой. – Это мне еще больше опостылело, чем игра. – Клянусь святой матерью нашей, инквизицией, ты меня просто пугаешь! Неужто у тебя иногда бывают ночные дела во Дворце дожей? Или служитель святой инквизиции приглашает тебя порой отужинать с заплечным мастером? Ты что – участвуешь в заговоре или в секте какой нибудь или ходишь по временам для удовольствия смотреть, как с людей сдирают кожу? Если ты в чем то таком заподозрен, так говори прямо, и мы распрощаемся. |
