– Он дышит газом,- сказал я.

Я не это хотел сказать, я хотел сказать, что он словно дикое животное, которое заперли в клетку, хищная птица, которая все время налетает на прозрачное, блестящее стекло, но мне это было не выговорить, я уже и так слишком долго говорил. И все-таки она, кажется, поняла.

– Он дышит газом из плиты на кухне, чтобы уснуть,- сказал я,- он не годится для этой школы, ему никогда не удастся выдержать все это. Что можно сделать?

Она молчала. Да я и не ждал от нее никакого ответа. Не очень ясно было, о чем я спрашивал. Август спал в нашей комнате, мне надо было идти, я находился так близко от нее.

Она остановила меня, когда я был уже посреди комнаты.

– Я кое-чего не могу понять,- сказала она.

Она стояла прямо позади меня, она увлеклась и заговорила громко.

– Август – это хаос, – сказала она. – Если их план – порядок, почему же они его взяли?

Порядок.

Когда девочке было около года, она начала говорить. Сначала это были только отдельные слова, но очень скоро они превратились в вереницы слов. Целые списки слов.

Она приходила и садилась рядом со мной, было понятно, что она хочет что-то объяснить. Я молчал.

Потом она начинала называть те слова, которые знала. Сначала названия окружающих нас предметов, а затем и те предметы, которые она когда-то видела или о которых слышала – о некоторых из них только однажды.

Она редко спрашивала о чем-нибудь, скорее, сама хотела что-то сказать – прочитать эти свои длинные списки.

У нее их было два вида. Днем она перечисляла предметы, вечером – людей. Перед сном, перед тем как к ней приходила женщина, я иногда сидел у ее кровати. Она лежала на спине, постепенно засыпая. И вдруг начинала перечислять имена всех знакомых ей людей, или тех, кого она когда-то встречала, или тех, о ком она просто слышала,- очень большое количество людей.

Она могла продолжать подолгу, может быть полчаса, невозможно было понять, как ребенок может вмещать в себя так много людей.

Я с самого начала понимал, что в ее словах содержится какое-то сообщение.

Первое, что бросалось в глаза,- это то, что она перечисляет слова сама по себе, без какого-либо повода, ее никто не побуждал и не поощрял, на это я сразу же обратил внимание.

Должно быть, это просто была радость оттого, что можно использовать слова, и я впервые в жизни это осознал. Что если человека никто не останавливает и не оценивает, то можно почувствовать радость лишь оттого, что используешь слова.

Этой радости нет никакого объяснения, она словно вопросы, заданные в лаборатории,- неясная и не поддающаяся никакому детальному объяснению.

Женщина ушла. Когда она уходила, взгляд ее на мгновение остановился на мне, и я понял, что она делает это, то есть оставляет меня одного, ради меня самого.

Ребенок сидел рядом со мной на диване. Я посмотрел на него и подумал, что теперь я за него отвечаю,- это было впервые.

Мне и раньше приходилось отвечать за других, иногда за тех, с кем учился в школе. Это было легче. Они были немного старше, и большинству из них было довольно плохо. Было ясно – что бы ты там ни делал, много хуже им не будет. Даже с Августом было проще, все, что нужно было сделать для него,- это попытаться найти последний выход.

С ребенком все иначе. Ведь у нее есть шанс. Никто ничего еще для нее не испортил. Она может есть то, что хочет, и у нее есть женщина и есть семья, и ее никогда не били.

В какой-то момент остаешься с ней наедине. И тогда становится трудно понять, что следует делать.

Ты понимаешь, что единственно важным в ее жизни является женщина, а теперь она ушла. Остался только ты один. Не имеющий сам по себе никакой ценности. И у которого нет ничего особенного, что можно было бы дать другим людям.

Я застыл – неясно было, что делать.