|
И на будущий год, в школе мисс Брирли, она будет стремиться к тому же. Тем временем над Лейк-Шор-драйв зажглись первые звезды, и Чикаго завертелся вокруг своей оси со скоростью сто миль в час; тогда Джозефина сообразила, что придумывает себе эти цели, стремления и желания исключительно для души. В действительности она не знала таких притязаний. У ее деда была жизненная цель, у родителей — осознание цели, а Джозефина, родившаяся в горделивом мире, приняла его как данность. Чикаго давал ей для этого все основания: в отличие от Нью-Йорка, он представлял собой город-государство, где старые фамилии образовывали касту, где интеллектуальный уровень задавала университетская профессура и где никто не выходил за границы своего круга, если не считать того, что даже членам семейства Перри приходилось расшаркиваться перед полудюжиной семейств, стоявших на более высокой ступени богатства и власти. Джозефина любила танцевать, но бальный зал, полигон женской красоты, существовал для того, чтобы потихоньку оттуда смываться — с молодым человеком.
От кованой калитки своего дома Джозефина заметила дрожавшую на крыльце сестру, которая прощалась с молодым человеком; очень скоро парадная дверь закрылась, и молодой человек зашагал по аллее. Джозефина его узнала. Погруженный в свои мысли, он на ходу посмотрел в ее сторону. — А, здравствуйте, — бросил он. Джозефина развернула к нему плечи, чтобы он получше рассмотрел ее при свете фонаря, высвободила личико из мехового воротника и улыбнулась. — Здравствуйте, — скромно произнесла она. Каждый пошел своим путем. Джозефина, как черепаха, втянула голову обратно. — Ладно, зато теперь он знает, как я выгляжу, — довольно говорила она про себя, идя к дому.
II
Через пару дней Констанс Перри завела серьезный разговор с матерью: — Джозефина так занеслась, что я уже сомневаюсь в ее здравомыслии. — Да, есть немного, — согласилась миссис Перри. — Мы с папой посоветовались и решили в начале года отправить ее в Новую Англию. Но ты ей пока ничего не говори — сначала надо уладить формальности. — Господи, мама, чем скорей, тем лучше! Она связалась с этим ужасным Тревисом де Коппетом, который не расстается со своей допотопной крылаткой. На прошлой неделе я видела их в «Блэкстоне» — у меня мурашки по спине побежали. Как два психа: Тревис крадется, а Джозефина кривит рот, будто у нее пляска святого Витта. В самом деле… — Что ты начала говорить про Энтони Харкера? — перебила миссис Перри. — Она в него втрескалась, а ведь он ей в деды годится. — Ну уж! — Мама, ему двадцать два, а ей шестнадцать. Проходя мимо него, Джо и Лиллиан каждый раз начинают хихикать и таращиться. — Джозефина, подойди-ка сюда, — позвала миссис Перри. Нога за ногу Джозефина вошла в комнату и, прислонившись к торцу открытой двери, начала тихонько раскачиваться. — Ты звала, мама? — Дорогая, ты же не хочешь, чтобы над тобой смеялись, правда? Помрачнев, Джозефина повернулась к сестре: — А кто надо мной смеется? Уж не ты ли? В гордом одиночестве. — Ты настолько занеслась, что ничего не замечаешь. Когда вы с Тревисом появились в «Блэкстоне», у меня мурашки по спине побежали. За нашим столиком все смеялись, да и за соседними тоже — все те, кто оправился от первого потрясения. — Наверное, эти были потрясены еще сильнее, — самодовольно предположила Джозефина. — Хорошая будет у тебя репутация, когда ты начнешь выезжать в свет. — Сделай одолжение, закрой рот! — бросила Джозефина. |
