— Не иначе как затребуешь из Нью-Йорка саму миссис Фиске[65], — не унималась девица. — Думай быстрее, мы все как на иголках. Кто будет играть?

— Одно могу сказать, Эвелин: ты — точно не будешь.

Ее бросило в краску от удивления и злости.

— Ого! Когда же ты это решил?

— Давно.

— Ого! А как же реплики, которые я тебе подсказала для Клары?

— Сегодня же вычеркну: их всего три. Лучше я откажусь от этой постановки, чем возьму тебя на роль Клары.

Вся труппа обратилась в слух.

— У меня и в мыслях не было… — начала девица дрогнувшим голосом. — Даже в мыслях не было…

Джозефина заметила, что Джон Бейли побледнел больше обычного. Губы сжались в твердую, холодную линию. Вдруг девица вскочила, выкрикнула: «Чертов идиот!» — и бросилась прочь из зала.

Второй нервический исход поверг присутствующих в некоторое уныние: сбор труппы рассыпался и был перенесен на следующий день.

— Давай пройдемся, — предложил Джон, когда они с Джозефиной вышли в изменившийся до неузнаваемости послеполуденный мир.

Жара спала; с озера Мичиган потянуло первым ветерком.

— Давай пройдемся, — повторил он. — Меня чуть не вывернуло, когда она стала тебя задирать.

— Неприятная особа, но сейчас мне ее немного жаль. Кто она такая?

— Газетчица, — туманно ответил он. — Послушай, а ты сама не хочешь сыграть в моей пьесе?

— Ой нет, не получится… Я уже репетирую водевиль в Лейк-Форесте.

— Светская чушь! — презрительно бросил он и принялся паясничать: — «Вот идут наши веселые-развеселые девушки-гольфистки. Наверное, они споют нам песенку». Если сделаешь выбор в пользу моей вещи, получишь главную роль.

— Почему ты решил, что я справлюсь?

— Да ладно тебе! С твоим-то голосом! Вот послушай. Героиня пьесы похожа на тебя. Расовый бунт устраивают два парня, черный и белый. Черному надоела его черная жена, и он влюбился в яркую блондинку, отчего сам терзается, понимаешь? А белый парень по молодости влип и оказался в такой же ситуации. Но когда они улаживают свои семейные пертурбации, расовый бунт сам собой сходит на нет, понимаешь?

— Оригинально, — похвалила Джозефина. — И кого же, по-твоему, я могла бы сыграть?

— Девушку, в которую влюблен женатый человек.

— Белую?

— Естественно. В этой пьесе нет и намека на мисцегенацию.

Джозефина решила, что дома непременно залезет в словарь.

— На эту роль претендовала та девушка?

— Да. — Помрачнев, он добавил: — Моя жена.

— Ох… Ты женат?

— По молодости влип, как тот парень в пьесе. В принципе, мне это не помешало: мы с самого начала не разделяли старомодные буржуазные предрассудки — жить в одной квартире и все такое. Она даже фамилию мою не взяла. И все равно мы с ней на ножах.

Когда первое потрясение прошло, Джозефину больше не удивляло, что он — женатый человек; пару лет назад только дотошность сельского мирового судьи помешала Джозефине стать миссис Тревис де Коппет.

— У каждого свой крест, — заметил он.

Они свернули на Лейк-Шор-драйв и миновали Блэкстон, где к окнам льнула тихая танцевальная музыка.

Зеркальные стекла автомобилей, стремившихся на природу или на северный пляж, не давали огненному закату упасть на мостовую, но город мог легко обойтись без них, и воображение Джозефины не спешило лететь вслед за автомобилями. Она рисовала себе электрические вентиляторы, омаров на льду в ресторанных витринах, жемчужные вывески, сверкающие и крутящиеся на фоне тусклого городского неба, жаркого и темного.