Пагевд снял с полки болотно-зеленую фарфоровую жабу, такую грузную и тяжелую, что ему пришлось заметно напрячься, дабы водрузить ее на бархат кушетки рядом с Паллисом.

 - Полюбуйтесь.

 Паллис наклонился к ней, пытаясь оценить вес громадины, скромно отрекомендованной хозяином как "сувенирчик". Ее выпученные, словно выдавленные из пупырчатого тела распирающей его изнутри силой глаза были мастерски вырезаны из цельных кусков тускло переливающейся слюды. Вознамерившись ощутить холмистую поверхность жабьей кожи, Паллис приблизил ладонь к ее спине и, распознав в поведении Пагевда признаки явного одобрения, переходящего почти в восторг, коснулся чудища.

 Жаба закряхтела, затряслась, медленно, и все же достаточно быстро, разинула пасть и отвратительнейше, звонко квакнула - гораздо звонче и отвратительнее, чем это в обычае у ее живых сородичей. Паллис отдернул руку, явив при этом прыть обжегшегося о кочергу шалуна. ("О ужас!" - чуть было не сорвалось с его губ, но, памятуя о вознаграждении, он решил отдать предпочтение выражению сдержанного удивления).

 - Она очаровательна, не правда ли? - Пагевд разве только не приплясывал вокруг кушетки, даже не пытаясь умерить тот восторг, в который привел его детский испуг гостя.

 - М-да... Смею выразить надежду, - гиазир Стагевд будет обрадован. И уж без сомнения, это развеет его скуку, - вложив в эту тираду, давшуюся ему не без некоторого насилия над собой, максимум доброжелательности и готовности к подчинению, заверил собеседника Паллис.

 Пагевд, вдоволь натешившись произведенным впечатлением, бесцеремонно вышел прочь, давая тем самым Паллису недвусмысленный знак того, что обед и иже с ним следует считать оконченным.

 ("Неужто старый идиот платит каждому, кто возьмется таскать его глиняные чучела на тот берег озера? Если так, быть может имеет смысл подвизаться на этом поприще с большим усердием? Не мог и предположить, что его состояние столь необозримо!  Подумать только, такое сногсшибательное мотовство с целью увеселения брата, похоже, пребывающего в ссоре с рассудком!" - дал волю эмоциям Паллис, воспользовавшись как предлогом к этому легким раздражением, зашевелившимся где-то внутри в результате затянувшегося ожидания плота перевозчика, который должен был доставить его прямо к "Серой утке" через студеные воды Арту. Приложив ко лбу руку-козырек, Паллис рассматривал берег противоположный - нечеткий, светло-коричневый, безрадостный, но все же не такой далекий.)

 - Оставайтесь здесь, - приказал он перевозчику, от которого исходил ядовитый запах недобродившего, однако уже выпитого гортело, - я непременно вернусь до заката.

 - Знаю-знаю! - совмещая бодрость духа с его же грубостью, дал знать о себе перевозчик. - До заката! Вы и раньше вернетесь!  Это кто же вам дозволит торчать цельный день в "Серой утке"? Чересчур  бедно вы одеты для такого-то места. Вас чай дальше порога и не пустят.

 - Помолчите, - Паллис был задет и разозлился бы, не будь он столь сильно поглощен своим поручением.

 Он втянул запястья поглубже в рукава камзола, предательски куцые и прохудившиеся на локтях.

 - Не твоя забота! На твоем месте я попридержал бы язык!

 ("Располагай я временем, я бы воздал наглецу за дерзость!")

 - Будь я на вашем, я б еще пуще об этом пекся ! - Огрызнулся перевозчик, втыкая шест в прибрежный ил, словно острогу в кишащую лососем реку.

 ("Как долго еще мне придется терпеть издевательства невоспитанной черни?!" - в бессилии возмутился Паллис, ожидая привратника у ворот имения Стагевда.)

 "Бр-равый малый я! О - ля - ля! Перепелок настрелял! О - ля - ля!  Перепелка-птица, эх, Спинка крапленая! Лапки задери, Убиенная!" - Послышалась из-за ворот чья-то песня.