Я мог бы разорвать эту тетрадь в клочки - листок за листком, но это был напрасный труд: на звонки телефонов, в ней записанных, давно уже никто не отзывался. Зачем же я остаюсь в Париже, на кровати в гостиничном номере, отирая рукавом рубахи пот, стекающий с подбородка на шею? Ведь достаточно мне вылететь первым утренним рейсом, и я окажусь в прохладе Ратлэнд-Гэйт...

Я погасил ночник. Окно было распахнуто, голубой фосфоресцирующий свет, лившийся с улицы Кастильоне, четко обрисовывал предметы обстановки: зеркальный шкаф, плюшевое кресло, круглый стол, настенные светильники. По потолку скользило решетчатое отражение.

Не шевелясь, широко открыв глаза, я мало-помалу освобождался от толщи панциря английского писателя, под которым скрывался вот уже двадцать лет. Не двигаться. Ждать, чтобы завершился этот спуск в глубины времени, как если бы ты прыгнул с парашютом. Вернуться в былой Париж. Прийти на развалины былого и попытаться отыскать среди них свой собственный след. Постараться разрешить вопросы, которые так и остались без ответа.

Я слышал, как хлопают двери; на улице болтали и смеялись, под аркадами отдавался гул шагов. Рядом светлело пятно тетради - скоро я, вероятно, примусь ее листать. Список призраков. Впрочем, как знать? Быть может, кто-то из них еще бродит по этому задыхающемуся от зноя городу.

На моем ночном столике - красная карточка, которую мне Сунул портье. Набранное черным шрифтом имя "Хэйуорд" что-то напоминало мне. Точно. Хэйуорд...

Между обложкой тетради и первой ее страницей вчетверо сложенный листок - письмо, которое десять лет назад через моего издателя мне прислал Рокруа. Я не перечитывал его с тех самых пор.

"Дорогой друг. Я большой любитель детективных романов - французских, английских и американских, - вы это, наверно, помните, и вот однажды вечером, пленившись обложкой с изображением очаровательной брюнетки, я купил такого рода роман - "Jarwis, who loves me" ["Джарвис, который меня любит" (англ.)]. Каково же было мое удивление, когда на последней странице обложки я увидел фотографию автора, Эмброуза Гайза... Поздравляю. Ах вы неблагодарный. Ведь мне было бы приятно получить от вас экземпляр с автографом, хотя я понимаю, что вы не хотите иметь ничего общего с тем, кого я знал в Париже и кто был, кстати сказать, славным мальчуганом... Положитесь на мою скромность, Жана Деккера больше нет, а с Эмброузом Гайзом я не имею чести быть знакомым. Чтобы совершенно вас успокоить, признаюсь вам: я никогда не ищу знакомства с писателями, мне довольно их книг, и я с нетерпением жду вашего следующего романа. До сих пор здесь никто не знает, что вы стали Эмброузом Гайзом, а как сказал один французский моралист, "наша жизнь нередко зависит от чьего-то молчания". Можете рассчитывать на мое.

В вашей книге вы от начала до конца остаетесь в рамках детектива, но по некоторым страницам чувствуется, что при известном усилии вы могли бы написать серьезное литературное произведение. Так или иначе, вы великодушно помогаете беднягам вроде меня коротать бессонные ночи, а это уже немало.

Мне кажется, в описаниях сомнительной среды, в которой подвизается ваш герой, вы использовали собственный опыт. Взять хотя бы самоубийцу-адвоката, который носит костюмы только двух разновидностей темно-синие или из серой фланели - и принимает своих клиентов, лежа на диване... Я не знал, что эти мои свойства произвели на вас такое впечатление. Впрочем, я уподобляюсь большинству тех, кому в жизни довелось водить знакомство с писателем: все они потом самонадеянно воображают, будто узнали себя в его книгах. Вам, наверно, неинтересно - и даже неприятно - услышать от меня новости о Париже и о лицах, с которыми вы общались здесь до того, как стали Эмброузом Гайзом. Не тревожьтесь: все те люди, что были свидетелями ваших первых шагов в жизни, мало-помалу исчезнут. Вы знали их в пору, когда сами были еще очень молоды, а для них уже настал час заката.