Уокер понимающе кивнул, потом задал вопрос, который не мог не задать:

— Ты не поделка этих пришельцев? Не пустышка, которую эти виленджи придумали, чтобы я вел себя по-другому?

— Забавно, — ответил Джордж. — Кстати, я то же самое думал о тебе. Нет, я не какое-то там дурацкое изделие пришельцев. — Он выпрямил задние лапы. — Хочешь понюхать мою задницу?

— Э, нет, спасибо, Джордж. Я поверю тебе на слово. — Он поерзал, удобнее устраиваясь на обломке гранита. — А ты уж нюхай себя сам.

— Уж я обнюхаю себя на совесть, поверь мне, Марк. Ты — человек, и обоняние у тебя слабое. Бьюсь об заклад, что ты не замечаешь, как воняют эти куски мяса.

— Нет, не замечаю.

Пес на брюхе подполз к Уокеру и заговорщически прошептал:

— Нафталином. Они пахнут как старый, залежалый нафталин.

Уокер улыбнулся вслед за дворнягой:

— Я не хочу тебя обидеть, Джордж, но не помню, чтобы собаки умели говорить. Даже чикагские собаки. Во всяком случае, по-английски.

— Обычно мы не говорим и на языке виленджи. — Джордж нисколько не обиделся. Он поднял переднюю лапу и почесал за ухом и только потом посмотрел на Уокера. — Это импланты. По одному на каждое внутреннее ухо. В каждом импланте содержится универсальный переводящий код, соединенный тонкими проволочками с определенными участками мозга. Таким образом, получаешь возможность понимать практически все, что слышишь. Здесь каждое разумное существо снабжено такими имплантами, даже сами виленджи. Кроме того, мне ввели какое-то лекарство, которое стимулирует рост и размножение мозговых извилин. Во всяком случае, многие понятия, которые раньше казались мне туманными, стали теперь мне абсолютно ясны.

— Повезло тебе, — вздохнул Уокер.

Склонив голову набок, пес внимательно посмотрел на человека:

— Повезло? Знаешь, это был отнюдь не рождественский подарок. Они сделали это для того, чтобы говорить со мной и чтобы я мог говорить с ними. Это облегчает общение между заключенным и тюремщиком, между собакой и виленджи. После того как операция была сделана, а раны зажили, я, учитывая неразговорчивость виленджи, очень удивился: зачем они так поступили? И спросил их. Они сказали, что из чистого любопытства. Не для того, чтобы узнать, почему не вполне развитые животные живут в подчинении у животных более высокоразвитых, а для того, чтобы понять, почему подчиненные существа получают такую радость от своего подчиненного положения.

Да, на этот вопрос еще никто не смог ответить, подумал Уокер.

— И что же ты им сказал?

Подняв заднюю лапу, Джордж принялся яростно чесать себя за левым ухом.

— Я сказал им, что не могу отвечать за всех собак, но лично мне люди просто нравятся. Думаю, это универсальное собачье чувство. Кроме того, спросил я их, кто сказал, что это отношение подчиненности? Не все, но многие из нас живут свободно, пользуются бесплатной едой, бесплатной медицинской помощью и бесплатными игрушками. Людям приходится здорово шевелиться, чтобы получать все это. А нам достаточно лишь иногда лизнуть человека в лицо и жалобно поскулить. Скажи мне, можно ли придумать лучшую жизнь?

— И что они тебе на это ответили?

Джордж по-собачьи склонил голову набок.

— Они сказали, что раб не является рабом до тех пор, пока не обретает подходящие умственные способности, чтобы оценить свое рабское положение. Я пожелал им засунуть эту чушь в свои жевательные отверстия.

Уокер поерзал на куске гранита и обернулся. В коридоре никого не было.

— Если не возражаешь, то я скажу, что у тебя очень богатый словарный запас.

Джордж провел лапой по морде.

— Я же сказал, мне впрыснули эликсир знания.