Уничтоженный не имел права на жизнь. А я убедился теперь в другом. А значит, ты снова прав. Мораль, не подтвержденная примером, не имеет права на существование. Как дерево, не имеющее корней. А потому сыпятся «малины». Ведь закон, противоречащий естеству, не воспринимается и породившие эти законы «малин» обречены на гибель.
Тебе это было понятно давно. А я только недавно осознал. Но ведь зашедшее солнце не дарит утро. За закатом наступает ночь, жизнь кончается. Ничто не вернуть. Жизнь не повторится. Мне не ждать утра. Я слишком поздно проснулся. И проспал свой рассвет.
Ко мне все чаще приезжает «неотложка». Врачи еще стараются помочь мне. Всеми силами. Но что они могут сделать. В гнилое дерево весна не дарит вешних соков. Вены пересохли. И устало сердце. Смерть, как сестра милосердия у изголовья усталой посиделкой нахмурилась. Прикорнула. А чего ждет? Чего она еще от меня хочет? Других испытаний? Но разве недостаточно я испытал? Разве мало выпало на голову мою? Забрала б сразу. Теперь ведь можно. Но она медлит. И сжимает сердце ледяными пальцами. Нет мочи дышать. Приступы стали продолжительнее и больнее. Это расплата. Горькая расплата за сладкие минуты. Когда она закончится, не знаю. Да и кто может сказать наверняка? Все мы не вечны. Вечна лишь жизнь. Покуда живет в людях доброе, она жива. А суть добра — в прощении.
Прости! Чтоб в голосах своих качалок стало меньше одним голосом упрека. Я сам себя упрекну. За все, всех и за себя…
Они молчат иногда, мои качалки. И смотрят на меня выжидательно, будто удивляясь, что я еще живой — в насмешку себе самому. И тогда… Вот в этой тишине я слышу твой голос. Отчетливо, как наяву. И ты снова жалеешь меня. Как тогда. А может мне кажется? Но если — нет, прости, Яровой, прости, как должника, без раздумий, и оглядок. Я понял все. Я проиграл. А жизнь — скупой кредитор. Я хочу уйти прощенным».
Прошло еще время. И вот Аркадий получил письмо от Владимира Журавлева. Его трудно было назвать письмом. Пухлая тетрадь была исписана от начала и до конца. Чувствовалось, что написано оно не за один день. Володька несколько раз садился за него. Писал. Потом отвлекался. И снова садился за письмо.
«Здравствуй, Аркадий. Получил я от тебя письмо Мухи. Прочел его. И долго, этого я не скрываю, раздумывал, что мне ему ответить. И стоит ли вообще отвечать ему.
Только пойми меня правильно, не из страха, не из боязни его приезда или мести раздумывал я. Нет. Дело совсем не в этом. Все проще. Ведь помощь мне его совсем не нужна. И предложение в отношении денег смешно и нелепо. В данной ситуации жизнь поменяла нас местами. Когда-то я мечтал откупиться от них за ошибку. Теперь они.
Только они воспользовались тогда моею слабостью. Болезнью моею. А я не хочу. Они хотели выиграть за счет меня. Но победа за счет слабого — позор. И в нашей игре, вернее в их, не стало победителей. Все проиграли. Мы в долгу. О какой плате может идти речь?
А главное, что и нуждайся я в деньгах, никогда не принял бы их от Мухи. Я предпочел бы смерть от своих рук, чем спасение из его…
Да и смешно все это. Ведь я теперь работаю в геологии. В топографическом отряде. Партия наша круглогодичная. И хотя вес считают, что Сахалин давно освоен и новых открытий никто не сделает, все же и на нашу долю остались удачи. И на счету нашего отряда есть теперь буровые вышки, эксплуатационные скважины, поселки нефтяников. Но они остались далеко за нашей спиной. Это позади. А впереди манящее, неизведанное; вечно зовущая тайга.
Порою по году не бываем в городах, месяцами людей не видим. Только мы — первые разведчики будущих городов. Нас в отряде двенадцать мужчин и тринадцатая девушка. Какой уже год вместе работаем. Привыкли друг к другу, как одна большая семья. С утра до ночи работаем. В любую погоду. Без выходных и праздников. Вся жизнь на ногах и на колесах. |