Ты знаешь, что такое проложить дорогу в тайге? Конечно, нет. И представления не имеешь. А мы за день, когда по три, а когда и по шесть километров новых дорог прокладываем. Ты не ищи на карте. Они будут обозначены гораздо позже. Когда будут найдены нефть и газ. И на асфальтированных улицах, где недавно мы по шею в болотах пробирались, как памятники нашему труду станут дома. Новые. Целыми городами. И кто-то ненароком, на улице, вспомнит и наши имена. Ведь мы прошли эти дороги первыми. Кому-то надо решиться быть первым и принять на свои плечи всю тяжесть и прелесть новизны. И быть всю жизнь разведчиком, открывать людям новое, неузнанное доселе. И вести их за собой, держа в своей руке их руки.

Это здорово! Ведь первыми идут мужчины. Создают жизнь! Быть первым — это удел мужчин. А я среди них. И, кажется, не из последних.

Я хорошо зарабатываю. Гораздо больше, чем в совхозе, или в порту. Больше, чем если бы эти два заработка сложить вместе. И, между прочим, без приписок. Это исключено здесь. Ложь и геология — понятия несовместимые.

А насчет моего здоровья отвечу, что нынче я здоров. И чувствую себя гораздо лучше, чем до Колымы и Камчатки. Словно заново на свет родился. О приступах забыл. Их нет. Я совершенно здоров. И в этом мне помогли люди, с какими работаю уже много лет подряд. Да и сам за себя взялся. Выкинул из памяти прошлое. Долги, «кентов» и врачей. Ты б меня теперь не узнал. Я теперь пятьдесят восьмой размер одежды ношу. Так-то.

Ну, а если всерьез, то пойми меня правильно. Хоть и рекомендовал ты мне вернуться в совхоз, но я не мог. Я рад и благодарен в душе тем людям, но вернуться туда — это значило вернуться пусть не в прошлое, но в воспоминания. И не изменить судьбу к лучшему, не попытаться что-то наладить, начать, а усугубить свою болезнь, заплесневеть в рутине.

Я решил для себя иначе, хотя, не скрою, не очень веря в свои силы. Совхоз оставил для себя, как запасной вариант. И решил, в мои-то годы, наконец-то стать мужчиной.

И знаешь почему, я не хотел, чтоб меня жалели и смотрели как на старую бабу, выжившую из ума. Ведь тогда, в зале суда, все именно так думали обо мне, не как о человеке, как о скотине. С цепочкой на шее — вроде поводка.

Я захотел доказать обратное. Не им! Нет! Себе! Ведь иначе мне нельзя было бы жить! Ведь сегодня Клещ и Муха, а завтра кто мною захочет распоряжаться? Кто заставит писать «липу» и заменить в развилке белку? И я сказал сам себе — хватит!

Ты знаешь, мой выбор на геологии остановился не случайно. Я знал, что романтика годится лишь для песен. А все остальное решает труд. Мышцы и мозоли. Сноровка и терпение. Этого мнем тогда было не занимать. Не хватало лишь характера. Вот за ним я и по— шел в геологию. И не просчитался. Хотя нелегко и непросто мне здесь пришлось. Я не воспитывал его в себе. Я приобретал его заново. Я добывал его топором на пятидесятиградусном морозе и заставлял себя работать по десять, двенадцать часов, когда не выдерживали другие. Я удерживал себя на ногах, когда другие валились от усталости. Я работал по пояс в снегу. Я в лютую пургу выталкивал себя сам за шиворот на работу, когда другие не решались и нос из будки высунуть. И работал. Работал пока не сыпались искры из глаз. Я переупорствовал десятибалльный ветер. Но нет, не его, себя я переломал. Я работал под проливным дождем. С утра до ночи. С топором. Так, что он к рукам прикипал. Рубашка парила. Темнело в глазах. А я не уходил. Я работал. Один. Не потому, что хотел показаться лучше других! Нет! Они свое отдали жизни и работали по мере сил! Они уже имели свой характер. А я его ковал на наковальне совести. Ведь я столько лет задолжал людям! Об этом знал только я! Они догадывались и не останавливали.