Тяжесть исчезла с ее спины, она глубоко вздохнула, потом тускло посмотрела на бумажку и дернула рукой. Ладонь накрыла белый квадратик, подтянула к себе, после чего она вяло перевернулась на бок, и теперь перед ее глазами были ножки кровати и косо свисающая с нее простыня. Звуки начали утончаться и сходить на нет, глаза словно бы проваливались внутрь черепа.
— … говорили о крайних случаях! Это — не крайний!
— … черт бы подрал ваш гуманизм! Мало того, что…
— … нужно было вывести ее с самого начала…
— … кем бы мы это сделали, олух?! Там был микрокосм! Ты не понял?!..
Слова прервались новой порцией грохота и криков. Что-то разбилось, кто-то куда-то побежал, раздался отчаянный крик, полный боли. Запах гари усилился. Она застонала, закрывая глаза, и под конец успела почувствовать, как взлетает вверх — то ли на чьих-то руках, то ли сама по себе. В последнем усилии ее рука скользнула по шее. Крови не было. Разреза не было. Только была, почему-то, боль, но теперь далекая, словно прихваченная с собой из другого мира.
Реальности, реальности…
— …допрыгались?!.. я ведь предупреждал!..
— … в сердце!..
— … технику закрывайте!.. технику! Вся ж работа на фиг!..
Помни, помни, помни…
И снова грохот. Снова крики. Жуткий звериный вой…
Потом только тьма, и наполняющий ее настойчивый, ласковый, повелительный, обволакивающий, успокаивающий голос, проникающий в мозг, в кровь, превращающий ее в себя, становящийся ею — и телом, и уплывающим в бесконечную даль сознанием.
— … сон… всего лишь страшный сон… тише… страшный, страшный сон… глупый сон… глупый…
* * *
— …тише!.. Да успокойтесь же! Девушка!
Не открывая глаз, она отчаянно отбивалась от чьих-то рук, пытавшихся удержать ее.
— Не трогайте меня!.. горло!.. Не трогайте мое горло!..
— Что с вами?..
— Может, у нее астма? Приступ…
— А может, эпилепсия?..
— …уйдите! Не видите — человеку плохо!
— … да просто кошмар…
Голоса гудели вокруг нее — обыденно-встревоженно, к голосам добавился ощутимый запах лекарств и легкий хлорный. Алина перестала отбиваться, обмякла и открыла глаза. Перед ней маячило незнакомое мужское лицо, чуть поодаль плавали еще несколько лиц — мужских и женских, смотревших на нее с опаской. Кто-то аккуратно, но крепко удерживал ее руки.
— Девушка!..
Алина вздохнула и откинулась на жесткую спинку стула, растерянно-испуганно поводя глазами в обе стороны. Длинный больничный коридор, бледно-желтые стены, ряд дверей с номерами и табличками, пожилая женщина в синем халате, стоявшая неподалеку возле железного ведра, наполненного водой и пеной. В руке у женщины была швабра.
— Так звать сестру, нет?! — сварливо спросила она. Мужчина, державший Алину за руки, покачал головой.
— Не надо. Просто человеку страшный сон приснился. Наверное, нервы не в порядке.
— Так ей не к терапевту, а к невропатологу надо! — буркнула уборщица. — Ишь, концерт устроила! Перепугала всех!..
— Да ладно вам!.. — мужчина махнул на нее рукой, потом снова посмотрел на Алину, которая часто-часто дышала, словно вытащенная на берег рыба, чувствуя, как по лицу, по шее и за воротник стекают крупные капли пота. — Ну, вы как? Может, позвать врача?
Алина замотала головой, потом просипела:
— Где я?
— В поликлинике, — ответил он печально-ласково. |