— О! — Яна всплеснула руками. — Ты мне это говоришь! В нашем семействе есть целый институт домработниц, так сказать, своя научная школа.

— В смысле? — хихикнул Игорь.

— Начиная с бабушки, которая нанимала деревенских баб, ругала их, обучала, одевала, до моей матушки, у которой в прислугах ходят всякие подрабатывающие библиотекарши и филологи-неудачницы… У матушки задачи высокие: не обидеть, не приблизить и не отпустить в плохие руки — то есть в те дома, где могут переплатить и разбаловать.

— Да-а… — промямлил Игорь, мать которого была смесью «деревенской бабы» и «библиотекарши-неудачницы».

Она сейчас тоже убиралась в одном небедном доме и, затаив дыхание, в одно время и с завистью, и с негодованием, и с подобострастной, восхищенной любовью рассказывала, сколько золота навешивает ее хозяйка, сколько у нее платьев, в какие «бешеные тыщи» обходится еда и прочие капризы взбалмошной хозяйки.

— А я вот, как паршивая овца, уезжаю на гастроли и отдаю ключи Капитолине Васильевне — соседке моей. Пока меня нет, она тут ковыряется, вычищает всякую дрянь, и я еще месяца два, а то и три могу смело все загаживать. Да ладно! — Яна бросилась к пузатому медному чайнику, выплюнувшему из носика облако пара. — Хватит об этом, а то мы с тобой как домохозяйки…

Яна разлила по кружкам маслянистую деревенскую воду, насыпала в вазу рассыпчатое курабье, вывалила в мисочку душистое, с запахом корицы яблочное варенье, распечатала мармелад в шоколаде. И они так зачаевничали, что Игоря бросало в пот. Он наливал чашку за чашкой, запивая приторные сладости, и ему казалось, что лучше нет ничего — вот так посидеть, кипятясь от горячего чая. А потом сходить на реку — освежиться, а потом купить на базаре огурцов, помидоров, отварить картошку, сделать салат со сметаной и солеными огурцами, подпалить в костре сосиски, плюхнуться в гамак с книжкой, которую так и не откроешь… А вечером к соседям — на вишневую наливку, а потом домой — смотреть сериал, который на даче неожиданно становится таким интересным…

— А ты здесь весь год живешь? — произнес он, вытирая вспотевший нос салфеткой.

— Не совсем. — Яна тоже устало и сыто откинулась на спинку кресла. — Как только дедушка умер, бабушка подарила дом мне. Сказала, что больше сюда ни ногой.

Игорь только принял скорбный вид, как Яна опровергла его догадки:

— Бабушка говорит, что за городом живут одни лентяи и мямли. Она такая активная, что, когда я в городе, она меня заставляет шляться по гостям, приемам, вечеринкам и прочим светским компаниям, а мне неохота и скучно. Вот я от нее и скрываюсь здесь. Хотя таскаться в город надоедает. Это только кажется, что тридцать километров от Москвы — близко. На самом деле по пробкам тащишься еле-еле, полтора часа туда, полтора обратно — вся жизнь в дороге. Пойдем купаться?

— Э-э-э… — застеснялся Игорь. — У меня, откровенно говоря, нет ни плавок, ни трусов.

— А я тебе папины дам, — предложила Яна. — Они от Гуччи, модные вусмерть. Он их здесь перед Майами оставил. Просил выслать, но я забыла.

Игорь поддался на уговоры, и они пошли к реке, которая у пляжа расширялась настолько, что посредине умещался даже маленький островок.

— Приют влюбленных, — хихикнула Яна. — Туда все местные парочки по ночам ездят. Доплывем?

Они доплыли, выбрались на отмель, растянулись на влажном песочке и уставились в небо.

— Представляешь, я со школьной скамьи не могу избавиться от сравнения, — лениво проговорила Яна. — Когда смотрю в небо, тут же вспоминаю небо из Льва Толстого, когда этот, ну как его… черт, вылетело из головы… на Б… смотрит в небо Аустерлица и его всякие откровения посещают.