Покамест всё складывалось не так чтобы очень хорошо, но могло бы и хуже. Ездить в «Патриоте» Монморанси не слишком нравилось, он же не Хильда, ростом не вышел высовываться в окно. Только тряска и шум, то об одно стукнешься, то об другое… А когда машина останавливалась, хозяин почти всё время проводил подле стремительной, опасно напряжённой женщины в пятнистых штанах и, кажется, тоже пытался решать иерархические вопросы. Получалось у него, кажется, ничуть не лучше, чем у фокстерьера…

Зато на стоянках Монморанси отрывался по полной. Сколько интересного вокруг! Гуляй сколько хочешь, нюхай, лови того, кто поймается. В лесу водилось множество тварей, не слишком знакомых городскому псу, но очень привлекательных на роль добычи. Одного жаль — Хильда в основном торчала возле костра. Ждала, когда дадут что-нибудь съедобное. Или просто без присмотра оставят. По утрам, когда самая пора приличной собаке побегать по лесу и лугам, она просто лежала на солнышке и громко щёлкала зубами, ловя пристававших к ней насекомых. Мух, слепней, даже ос. Когда-то, щенком, Монморанси однажды поймал осу, и та цапнула его за язык. В итоге полосатые жужжащие твари были едва ли не единственной силой, которой он по-настоящему боялся. А вот к жабам и особенно к лягушкам Монморанси в этой поездке своё отношение пересмотрел. Раньше он ими брезговал, а теперь специально искал, придавливал лапой и лаем звал Хильду. Та благосклонно принимала подарок, после чего иногда облизывала мордочку фокса большим тёплым языком. Монморанси неизменно изображал оскорблённое самолюбие: тоже, нашла щенка. Тем не менее ему было приятно.

В промежутках между этими счастливыми событиями Хильда на своего преданного поклонника особого внимания не обращала. Потому, когда он услышал, что Брунгильда зовёт его, удивлению кобелька не было предела.

— Гав? — басовито выговорила она. И вскорости повторила: — Гав?

В её голосе не было испуга, скорее недоумение. И некоторая тревога.

Монморанси мгновенно нырнул в мелкие колючие сосенки, перепрыгнул через расщелину в камне, пробежал по хрусткому беломошнику, прыжками поднялся на взгорок и остановился над речкой, журчавшей в скалистом каньончике.

Здесь вместо Хильды он перво-наперво увидел Кирилла. Юноша сидел на камне — почему-то в одних трусах. Брюки лежали у него на коленях, а неразлучный ноутбук — в выемке камня. Кирилл казался смущённым. Он торопливо рылся в карманах, видно что-то ища.

— Тихо, Хильда, — приговаривал он. — Хорош бухтеть, всё в порядке… Да помолчи уже наконец, за умную сойдёшь! Вот, смотри, — у меня конфета есть…

Хильда тут же проявилась из-за кустов, уселась перед Кириллом и, заранее облизываясь, замолотила по земле пушистым хвостом.

— Гав-гав-гав-гав! — залился возмущённым лаем Монморанси.

— Заткнись, идиот! — рявкнул Кирилл и замахнулся на Монморанси штанами. — Сейчас как врежу!

«Ну вот, как всегда. Некоторым конфетку, а мне…»

Монморанси отпрыгнул на метр и залаял ещё громче, буквально зашёлся, как это водится у фокстерьеров. И не только по причине оскорблённого самолюбия. Он учуял запах, очень странный в сложившихся обстоятельствах. Неужели Хильда с Кириллом на кого-то охотились?! Без него?!

Кирилл вскочил на ноги, подхватил брюки.

— Да пошли вы оба! — прошипел он и быстро зашагал по тропинке вдоль реки. Но не к лагерю, а куда-то прочь.

Дрожа от возбуждения, Монморанси подбежал к Хильде. Та даже не зарычала, а негромко зарокотала — низко, предупреждающе. Прижав лапой, она разворачивала конфетный фантик, ловко действуя носом.