Когда уже по дороге к себе, Конин услышал музыку, он вспомнил о музыкальном салоне и прошел в неприкрытую дверь, за которой, по его мнению, кто-то не очень удачно импровизировал. В зале стоял полумрак. Видны были только кресла импровизации, обращенные спинками к выходу. Иван постоял, дав привыкнуть глазам. Над спинкой дальнего кресла шевельнулся протуберанец русых волос.  - Это Жемайтис - самый близкий ей человек, - догадался Конин, сел в ближайшее кресло и, не включая свой пульт, прислушался.  Обрывки мелодий пролетали, как птицы в тумане. Большая часть их была Ивану знакома. Время от времени музыка удаляясь, стихала, а вблизи раздавались какие-то скрипы и шорохи. Словно кто-то притопывал на морозе и хрустел, разминаясь, суставами. Затем стайки мелодий опять воспаряла над горизонтом. Казалось, импровизатор не имеет понятия о гармонии. Все шло в унисон. Дилетант за пультом импровизации сразу себя выдает. Но здесь было полное пренебрежение к звуку - жалкая какафония с накатами и откатами, неожиданными взрывами, паузами и просто скольжение по изогнутой плоскости, как в сновидении. Реальностью было лишь трепетание хохолка и ушей над спинкою кресла. Решив для себя, что это - не музыка, Иван перестал ее слушать, но не слышать совсем - не мог. В импровизациях главное было начать. Каждый звук имеет родство с предыдущим, развивая или отрицая его.  Музыкальная канитель опять отодвинулась. А вблизи что-то хрустнуло, простучало, осыпалось. Вдруг... появились следы птичьих лап. Воздух в холодном просторе трещал от вороньих споров. Клубился морозный пар. На ветру тихо свистнула липа. Осыпался розовый иней. В полнеба горела заря. Облака дремали еще среди звезд. А со стороны, откуда шел день, нарастала захватывающая музыкальная тема. На бледное небо, выплыл малиновый краешек солнца.