Ей показалось, что кроме "знака ответственности" имел он еще одно украшение... на лице. Не знак, но что-то подобное знаку. Ей стало жутко. - Убийца! - крикнула Маша, пытаясь прорваться. - Тише. Зачем же кричать? - шептали красавцы. Разве не видите, кто перед вами? "Солист" в это время ей улыбался, кивал и светился отеческой милостью. Она подумала вдруг: "Что со мной?! Я как-будто ослепла! Ведь это не люди - только похожие на людей больные машины!" Процессия уходила, а Маша повернула назад. - Боже мой! - стонала она. - Когда это кончится? Когда, наконец, автоматы уже отболеют нашими хворями? Приблизившись к пальме, она обхватила ладонями ее теплый ствол и только теперь, опустив глаза, увидела, что к ногам ее жмется дрожащий от пережитого ужаса нежный комочек.
2.
Разговаривая с пилотом транспортника, только что доставившим Конина, Строгов хмуро поглядывал на нового координатора. Когда Конин пробовал вступить в разговор, начальник галактической станции отворачивался, и кожа на его голом черепе багровела, так что скоро Иван догадался, что с ним просто здесь не хотят разговаривать. Потом он плелся за Строговым пустынными коридорами, а рядом, будто на цыпочках, кралось эхо шагов. - Вам сюда, - вяло пригласил Сергей Анатольевич толкнул дверь... и удалился. - Будем устраиваться, - сказал себе Конин. Явно необжитая каюта, состояла из двух отсеков - рабочего и жилого. Задача координатора - поиск точек соприкосновения разных исследовательских направлений. Всю информацию он получает в готовом виде через станционный коллектор, установленный прямо в его кабинете. Конин разглядывал мебель, касался ладонью зеркальной поверхности информатора, чувствуя, что с каждой минутой труднее становится ждать. Чтобы успокоиться он приблизился к иллюминатору, заложил руки за спину и попробовал представить себе эту станцию, похожую со стороны на сверкающую елочную игрушку в безветренную ночь. Небо рассечено пополам. В одной половине - звездная россыпь Галактики, в другой - черная бездна, разбавленная еле заметными проблесками невероятно далеких туманностей. Неприязнь начальника станции нельзя было объяснить только тем, что Конин назначен вместо исчезнувшего координатора. Но Ивана тревожило и волновало другое. И чтобы как-нибудь успокоиться, он над собою посмеивался: "Ну что ты трясешься? Погляди на себя. Ты так огромен, что даже руку тебе подают с опаской, точно кладут под пресс. Ты кажешься людям здоровяком. Но это обман. Ты болен настолько серьезно, что ни один эскулап тебе уже не поможет! То, что в последнее время происходило с Иваном, действительно напоминало недуг. После несчастного случая на магистрали, точнее с момента, когда он вступил на путь возвращения к жизни, странная хворь все чаще напоминала ему о себе. "Болезнь прикосновения", как он называл ее про себя, не столько мучила, сколько пугала. Когда предстояло рукопожатие ему становилось не по себе. Чужая ладонь обжигала на расстоянии. Он напрягался, жмурился, предощущая боль. При первом, самом легком, прикосновении Ивану казалось, что кровь закипает в сосудах, и он обретает способность просачиваться внутрь партнера по рукопожатию. Прошитый мощным зарядом, он судорожно сжимался и каменел. Это длилось мгновение... И вот уже все позади: и боль, и ее ожидание. Приступ кончился. Ивану - уже хорошо. И партнеру - хорошо вместе с ним. Он спокоен, хотя чувствует, что подспудно еще продолжается скрытый процесс. Та давняя прогулка на шлюпке казалась невероятной, как сон. Он ведь и плавать тогда не умел. Но сознание, что по вине его может кто-то погибнуть, сделало чудо и спасло их обоих. Как страшно закончилась эта прогулка! Он помнил, лица - сонмище одинаковых лиц. Помнил, как сердце похолодело от жалости к куну... звенящее полотно магистрали... А дальше провал и туман забытья вперемежку с ураганами боли. О незнакомке, с которой так странно расстался, он вспомнил только полгода спустя, когда память восстановилась. |