Софье перед засадой было строго-настрого наказано якобы случайно упомянуть, что документы здесь, в квартире. Тогда ей не миновать очередного покушения. Федора трудно считать умным преступником — он должен купиться, и его возьмут на месте преступления. Тогда налицо все основания для взятия под стражу гражданина Италии — редиски, нехорошего человека. Теодор, конечно, подозревал неладное: проверил все помещения в квартире, заглянул в сортир и в шкафы, встал на карачки и заглянул под кровать, и все эти действия комментировал нежный Сонькин голосок. Но вот о жучках он, похоже, не подумал. А зря!

Уф-ф! Про деньги, похоже, договорились. Софья настояла на семидесяти пяти процентах. Он не может на такое согласиться. Сейчас, сейчас он ее… Молчание. Долгое, душное, каменное. Кресло скрипит — он встает. Грохот! Столик упал! Бедный Сонин ковер — белый, шерстяной, даже Прудоном не тронутый! Ведь на столе-то кофейник стоял… Шипение. Душит он ее, что ли? Точно, душит! Хрип, писк, дышит кто-то — тяжело, прерывисто. Что же они медлят! Он ее убьет!!!

— А-а-а-а-а-а!!! Порка Мадонна-а-а-а-аа!!!

Опять грохот! Новый вопль! Ур-ра-а-а-а! На аборда-а-аж!

Ворвавшись в квартиру после Кубытьки и его парней, мы увидели прижатого к полу Теодора. Наручники уже были надеты, и здоровенный спецназовец пытался оторвать Прудона, намертво впившегося в Федюхин загривок. Шерсть на верном защитнике любимой хозяйки стояла вертикально, зубы заклинило на ухе обидчика, словно у Тайсона, а Теодор ругал Мадонну на все корки и тоненько подвывал от боли.

Наконец, Соне удалось снять шипящего и свистящего от ненависти кота и унести на кухню. Мы с Данилой и Франческо, который все эти часы ничего не понимал, а только трясся от ужаса, пошли за ней. Обалдевшая Сонька заразительно хихикала, а мы с Данилой ей вторили — и хохотали, пока Франческо не обругал. Мы по интонации поняли его отношение к нашей тупости — сам он хлопал Софью по щекам, поил водой, вытирал ей мокрый от пота лоб. Тут и мы сообразили, что девушка в шоке и тоже приняли меры — нашатырь, все та же вода, кудахтанье… Вы слыхали, как кудахчут мужики?

А через некоторое время зашел Кубытькин, с уважением покосился на кота и сказал:

— Боевая зверюга! Как звать?

— Мухтаром! — гаркнул я, молодцевато вытянувшись в струнку, за что и получил по шее сразу с двух сторон — от Сони и от Данилы.

— Извините, он у нас с детства прихварывает, — съязвила Соня и ответила, — Кота зовут Прудоном. Вы во всем убедились? Теперь верите нам?

— В общем и целом, — хмыкнул майор, — Еще всем троим показания дать надо…

— Конечно! — хором заверили мы.

Кубытькин посмотрел на нашу четверку, снова хмыкнул и ушел вслед за своими орлами.

Оставшуюся часть вечера мы убирали разгром в комнате, а Соня рассказывала, как Прудон спланировал со шкафа на спину Теодору, когда тот схватил ее за горло, и фактически спас жизнь своей "мамочке". Франческо глупо слонялся по дому то с одним, то с другим предметом, не зная, куда их все девать. Потом мы пили кофе на кухне, и Софья, глядя, как я прикуриваю от зажигалки, вдруг сказала:

— А кстати, дай-ка ее мне!

Я протянул ей пластиковую трубочку с синим огоньком, а Сонька почему-то встала, потом козой прыгнула на подоконник… Мы остолбенели. Я хотел заорать: "Держи ее!", но только сипел. А эта зараза по локоть сунула руку в вентиляционное отверстие и вынула ветхий клочок. Потом торжественно вернулась на свое место, вынула из моей окоченевшей руки зажигалку и запалила проклятье рода Кавальери ярким пламенем. Когда оно догорало в пепельнице — а мы таращились на это зрелище как зачарованные, Софья произнесла:

— Это, конечно, не совсем то, что в камине, но кадр получился удачный? А?

Тут Франческо кинулся к ней и подхватил свою спасительницу на руки… Мы вышли на цыпочках, а Прудон лежал на стиральной машине, смотрел на эту пару и нахально улыбался, как только коты умеют — толстые такие коты.