— Нет, черт подрал, я... — Он осекся. А почему бы и нет? Можно ли мечтать о лучшей легенде, чем роль Сойки, которую оторвали от стаи и которая только и жаждет, чтобы ее вернули обратно или определили в другую стаю? Тем более в обществе самой что ни на есть настоящей Сойки? — То есть да, конечно, — поправился он.

— Тогда, может, отправимся в путь сейчас же? — предложила она. — Я чувствую себя ужасно одиноко без остальных.

— Да, — согласился Ривас, обводя свою лошадь за повод вокруг соседки, чтобы отпрячь еще и ту. — Мне хотелось бы убраться отсюда как можно быстрее.

Девушка равнодушно огляделась по сторонам, уделив мертвому телу Найджела не больше внимания, чем забытой свинине. Совершенно очевидно, домом для нее служило место, где были Сойки, а все остальные места не имели для нее никакого смысла, поскольку их там не было, так что годились разве на то, чтобы миновать их, не оглядываясь. Ривас вычитал где‑то, что жабы различают только два типа объектов: муху и все, что нельзя считать мухой. Похоже, восприятие у этой девицы точно так же ограничивалось двумя категориями.

— Потому что здесь никого нет, — устало пояснил он. Она улыбнулась и кивнула, так что он решил развить мысль. — И потом сейчас еще достаточно светло, чтобы сократить расстояние между нами и Шатром Переформирования на милю‑другую. — Он протянул ей повод второй лошади. — Верхом ездить умеешь?

Улыбка исчезла с ее лица.

— Да, — коротко ответила она, принимая повод.

Он сообразил, что этому она, должно быть, научилась прежде, чем сделалась Сойкой, в отвергнутой прежней жизни, и что, хотя она использует это свое умение, чтобы вновь вернуться в лоно своей церкви, она не испытывает по этому поводу ни радости, ни гордости.

— Ладно, — сказал он. — Если я упаду, вернись за мной. Не удостоив его ответом, девушка задрала вверх левое колено, сунула обутую в сандалию ногу в стремя и без видимого усилия взлетела в седло; Ривас обратил внимание на то, что ноги ее под грубым холщовым балахоном длинные и стройные. В Венеции за нее дали бы неплохие деньги, подумал он, — а хорошо все‑таки, что я спас ее от этого... Тьфу, какого черта я глазею на девчачьи ноги, когда мне нужно искать Ури?

Сам Ривас сел в седло со второй попытки.

— Езжай за мной, — буркнул он и выехал на улицу.

Когда негромкий цокот копыт стих, в гараже стало совсем тихо... нет, не совсем. Лучи заходящего солнца стали краснее, и пятно света, переползавшее по бетонному полу, быстро слабело. Две оставшиеся лошади время от времени переступали копытами. С улицы вплыла в гараж бестелесная тень, почти невидимая глазу, ибо цветом она почти не отличалась от закатных лучей. Она повернулась неспешным движением пловца и застыла на мгновение, увидев сырую свинину, но оживилась еще сильнее, когда взгляд ее упал на труп Найджела. Она подобрала под себя ноги, и когда гравитация медленно опустила ее на пол, ее нематериальные пальцы пробежали по лицу и рукам Найджела в попытке найти открытую рану.

И тут наконец отворилась дверь фургона, и ржавая кровать с лязгом повалилась на пол. Прозрачная тварь испуганным пескарем метнулась прочь, и когда взмокший от натуги Леденец, шаркая ногами, выбрался наружу, тварь уже прицепилась вниз головой к одной из балок и висела там, напоминая летучую мышь из бледно‑розового стекла.

Старик сел на пол рядом с мертвым телом и принялся что‑то нашептывать ему. Пятно света, бледнея, ползло все дальше в глубь гаража, тварь под потолком моргала своими глазищами, а одна из девушек‑соек на улице лязгала жестянками, запутавшись в Найджеловой сигнализации, но голоса так и не подала.

В конце концов Леденец поднял тело Найджела с пола и отволок его к фургону.