– Полагаю, ты знаешь, – тихо сказала Аня, – что ты только что подтвердил все худшие подозрения у тех, кто слышал в нашей странной эскападе.

– Я думал, что фигурировал в ней как галантный спаситель твоего семейного поместья. Естественно, что увидев, как ты борешься с пламенем в восхитительном дезабилье, я тут же влюбился в тебя!

– Дезабилье? Я была совершенно одета, и ты прекрасно знаешь об этом!

– Я-то знаю, но все эти сплетники с деятельным воображением не имели чести видеть тебя, как я, и считают своим долгом думать самое худшее. Кроме того, лишь благодаря исключительно удачному стечению обстоятельств ты в этот момент оказалась…

– Неважно! Если ты не понимаешь, что это не несет ничего хорошего ни одному из нас, значит, ты не понимаешь. Я убеждать тебя в этом не собираюсь.

– Хорошо. Вместо этого ты можешь рассказать мне, обнаружила ли ты ошибку в своих рассуждениях. И тебе лучше перестать бросать на меня такие жаркие взгляды, иначе ты дашь сплетникам повод для еще более неприличных мыслей.

Она посмотрела на него с улыбкой, сладкой, как патока.

– Я очень скоро поняла, что ты хотел сказать, но мне еще предстоит решить, что хуже: принять предложение, сделанное из чувства долга, или вытекающее из твоих разгоряченных мужских потребностей.

Марш начался. Шедшая сзади пара буквально наступала им на пятки, а они в свою очередь очень близко подошли к идущим впереди, которые отстали от остальных, и поэтому прошло несколько минут, прежде чем он смог ответить. Когда он заговорил, в его тоне было слышно смирение.

– Мне следовало бы знать, что ты вложишь самый худший смысл в любое слово, сказанное мной.

– В этом случае он уже находился там. Но тебе не нужно больше беспокоиться и повторять свое предложение. Ты больше не найдешь союзника в мадам Розе. Я знаю, почему она не отказала тебе в твоей просьбе в тот раз, почему она была на твоей стороне. Подобный шантаж, каким бы искусным он тебе ни казался, не сработает во второй раз.

– А кто, – начал он убийственно нежным голосом, – сказал, что будет второй раз?

– О, так его не будет? В таком случае я буду весьма обязана тебе! – Ее глаза были такими же темными и холодными, как глубины океана.

– Я надеюсь, ты не сообщила Муррею о роли, которую сыграла мадам Роза в нашей с ним ссоре?

– Конечно, нет!

– Хорошо. Я как-то сомневаюсь, что он сможет это правильно понять. Это как раз то самое, что могло бы заставить его броситься ко мне, дыша праведным гневом и настоять на том, чтобы мы продолжили с того места, на котором остановились.

– Лучше бы я разрешила ему встретиться с тобой на дуэли. Сомневаюсь, что ты был бы таким самодовольным сейчас. – Никто не мог довести ее до такого гнева, как этот человек. Никто!

– Да, действительно, – подтвердил он с величайшей готовностью, – при достаточном везении я мог бы даже быть убит.

Марш закончился. Оркестр сразу же начал играть вальс, и стройная колонна проходивших маршем тут же рассыпалась, партнеры повернулись друг к другу, и пары заскользили под музыку. Равель не дал ей шанса отказать ему в танце. Он решительно положил свою левую руку на изящную талию Ани и твердо сжал ее левую руку в своей. Они закружились в вальсе, и их тела исключительно гармонично двигались под музыку.

Убит? Это слово заставило Аню похолодеть. Нет, этого не может быть! Он так полон жизни, он обладал такой силой ума и тела! Казалось невозможным, что все это может закончиться в одно мгновение.

Но это было возможно. Подобно языческому богу, которого он олицетворял, он мог в один момент лишиться всего своего могущества. Не останется ничего, кроме памяти о нем в сердцах некоторых людей и букв, вырезанных на надгробной плите.

А как же тогда любовь, которую она чувствовала, любовь, которая, подобно ее сердцу, билась у нее внутри с такой силой, как будто настойчиво искала выхода?

Она задумалась, что произошло бы, если бы она внезапно сказала: «Я люблю тебя, Равель»? Поверит ли он ей? А если поверит, засмеется ли? Воспользуется ли он ею? Останется ли равнодушным или, что хуже всего, почувствует жалость к ней?

Он не был единственным обнаженным до пояса мужчиной в зале – здесь были также фавны, которые сопровождали его, и сатиры, сопровождавшие Вакха, – но он явно был самым великолепным из них.