— Да проклянет вас Аллах! — услышал я голос красильщика. — Я должен из-за вас жертвовать собой! Вот убьют меня — будете заботиться о моих жене и ребенке!

Это прозвучало так комично, что я едва не расхохотался.

Наконец он вышел из хижины. Я редко видел людей, на чьих физиономиях одновременно отражались бы и стыд, и смущение, и страх; но именно эти чувства, похоже, обуревали толстяка, представшего передо мной. Он не нашел в себе даже смелости поднять на меня глаза и стоял, дрожа, у дверей.

— Подойди сюда, к стене, — приказал я. — Двое этих храбрых людей будут внимательно следить за тем, чтобы твои спутники не наделали глупостей.

— Они будут тихо сидеть в доме, — успокоил он меня.

— Надеюсь! С тобой ничего не случится, но при малейшей попытке с их стороны этот нож мигом окажется у тебя между ребер. — Я произнес это угрожающим тоном и показал ему свой нож.

Красильщик схватился обеими руками за живот и закричал:

— Господин, пощади, я ведь отец семейства!

— А ты, когда отдавал меня в руки убийц, спросил о моей семье? Пошли!

Я взял его за руку и завел за угол. Там стояли Халеф и Али Сахаф.

— О чудо Аллаха! — вскричал хаджи. — Что за жирная несушка к нам пожаловала! Сколько тысяч яиц в час она откладывает?

У красильщика не было даже времени ответить на такой странный вопрос. Он увидел второго и в ужасе воскликнул:

— Али Сахаф!

— Да, это твой зятек, которого ты с такой радостью поджидаешь. Подай ему руку и поприветствуй его, как это полагается у родственников.

Я думал, он заупрямится, но, вопреки ожиданиям, он протянул Сахафу руку. Потом я, указывая на землю, произнес:

— Садись, переговоры начинаются.

Он затравленно оглянулся и промямлил:

— А как я снова встану?

Тут маленький хаджи положил руку на свою гиппопотамовую плетку и произнес:

— Вот, о король всех толстяков, уникальное средство для всех, кто желает быстро сесть и подняться. Дивана мы с собой не прихватили.

В мгновение ока пекарь плюхнулся на землю, как мешок с мукой, и проблеял:

— Убери свою плетку, я уже сижу.

— Ну вот, оказывается, как быстро все можно сделать. Надеюсь, что и дальше все пойдет в таком же темпе. Эфенди, скажи только, что от него требуется.

— Да, скажи мне, — вторил ему толстяк, умирая от страха.

— От тебя требуется, прежде всего, честное признание, — сказал я. — Если соврешь, тут же верну тебя в дом и пошлю за судьей. Я эмир из Германистана, и мне некогда возиться с такой мелкой сошкой, как ты. Знаешь, что с тобой произойдет, если я на тебя заявлю?

— Нет.

— Ты предстанешь перед судьей и будешь приговорен к смертной казни.

— Да, — подтвердил грозным голосом Халеф, — тебя повесят вверх ногами, а затем заставят выпить пару больших бутылок яда. После же отрубят голову.

Перепуганный пекарь не заметил бессмысленности сказанного хаджи. Он сложил руки на животе и взмолился:

— Валлахи! Пощадите!

— Я обязательно все это сделаю, если ты не дашь согласия, — сурово сказал я. — Отвечай как на духу. Ты давал мне согласие на свадьбу Сахафа и Икбалы?

— Нет… Да, да! — поправился он тут же, едва заметив мои удивленно вскинутые брови.

— И тут же послал своего помощника за теми людьми, что сейчас сидят в хижине!

— Да.