— Да вѣдь отъ выслуху у тебя голова не отвалится!

— Почтенные! Дайте сказать! вопилъ хозяинъ и для большей торжественности снялъ шляпу. — Точно, что на сей разъ есть мой грѣхъ, мука плоховата и солонина неважная, но вѣдь и на старуху бываетъ проруха. Муку и солонину вамъ перемѣнятъ и дадутъ первый сортъ…

— Не надо намъ мѣнять! Не дадимъ, пока инспектору не покажемъ. Живы не будемъ, пока тебя не засадятъ, чертовъ сынъ!

— Да выслушайте меня прежде. Все вамъ перемѣнятъ, а чтобъ загладить мою проруху, ставлю рабочимъ четыре ведра вина — угощайтесь. Четыре ведра вина!

Хозяинъ поразилъ. Большинство мужскихъ голосовъ умолкло, но женскіе голоса продолжали еще

— Что намъ твое вино: у насъ мужики и такъ спились! Нѣтъ, почтенные, не продавайте себя за водку. Надо-же нашимъ харчамъ конецъ положить. Вѣдь съ такихъ харчей подохнешь.

— Вино ставитъ… Четыре ведра вина за свою проруху ставитъ, передавали передніе заднимъ, и постепенно стали умолкать и остальные мужскіе голоса.

Гдѣ-то послышался возгласъ: «вотъ за это спасибо»!

— Да что-бы ужъ тебѣ пять ведеръ! Что за счетъ четыре! раздалось сзади.

— Пять!.. Пять!.. загалдѣли мужики.

— Ладно. Ставлю пять ведеръ. Имъ будь по вашему. А провизію вамъ перемѣнятъ. Въ воскресенье, кромѣ того, матка испечетъ вамъ ситные пироги.

— Матку намъ новую найми! Матку новую! Прибери ты теперешнюю матку. Шельма она на первый сортъ и лѣнивая тварь. Хлѣбъ сырой печетъ, лѣнится тѣсто промѣшивать, предъявляли требованія мужики.

— Будетъ и матка у васъ новая, согласился хозяинъ.

— Ну, вотъ за это дай Богъ тебѣ здоровья!

— Ну, выбирайте старосту, кто будетъ принимать вино. Сейчасъ прикащикъ купитъ пять ведеръ водки.

Хозяинъ обернулся къ прикащику и полѣзъ въ карманъ за деньгами.

— Братцы Да что-жъ это такое! Неужто продали? продолжали кричать женщины. — Не продавайте за водку! Вѣдь себя продали. Ахъ, олухи, олухи!

— Да вѣдь харчи перемѣнятъ, такъ чего-жъ немъ? возражалъ рыжій мужикъ:

— Черти! Дьяволы! Да вѣдь онъ перемѣнитъ-то только на недѣлю, а потомъ опять все пойдетъ по старому. Ахъ, пьяницы пропойные! За вино душу продали…

— А женщинамъ, Николай Михайловъ, ты купишь два ящика пива и выдашь имъ по бутылкѣ, продолжалъ хозяинъ, обращаясь къ прикащику. — Да купи подсолнуховъ и орѣховъ на рубль.

— Не надо намъ твоихъ подсолнуховъ, не надо намъ твоихъ орѣховъ! все еще визжали женскіе голоса, но уже ихъ было слышно всего четыре-пятъ голосовъ. Остальные умолкли.

Прибывающимъ изъ трактира рабочимъ передали, что хозяинъ за свою проруху по поводу харчей ставитъ пять ведеръ водки и бабамъ пива, и кто-то ужъ закричалъ «ура».

— Продали! Продали! Совсѣмъ себя продали! все еще вопила какая-то пожилая женщина съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ, но ее уже никто не слушалъ.

Прикащикъ, получивъ деньги, въ сопровожденіи нѣсколькихъ мужиковъ, побѣжалъ въ питейное заведеніе за водкой и за пивомъ. Кто-то кричалъ:

— Захватите телѣгу съ лошадью!

— Не надо. И на рукахъ донесемъ. Такая ноша не тянетъ. Еще пріятнѣе.

Лица у рабочихъ сдѣлались радостныя. Нѣсколько человѣкъ окружили хозяина и уже безъ шапокъ почтительно съ нимъ разговаривали. Онъ вынулъ портсигаръ и одѣлилъ ихъ папиросками.

— Матка у насъ лѣнтяйка — вотъ больше изъ-за чего харчи плохи, да и староста пьяница, спокойно говорили рабочіе хозяину. — Перемѣнить ихъ надо. Нѣшто мы не понимаемъ, что хозяину, подчасъ не до харчей? Каждый фунтъ солонины не обнюхаешь, въ мѣшокъ съ мукой не влѣзешь, а старомта не долженъ принимать, а долженъ пойти и доложить прикащику, а прикащикъ — вашей милости.