Продавщица пошла в магазин. Хозяин налил всем по полстакана белого вина.

— Не я бы должен вас угощать, — рассмеялся он, поставив бутылку. — Господину Морису следовало бы обмыть свое повышение. Ведь теперь он будет получать не двадцать пять франков, а все тридцать монет.

— Тридцать монет, — сказал Виктор, — это десять пачек табаку. Теперь ты всех нас будешь угощать.

7

Сразу после обеда они вышли из-за стола и поднялись в свою комнату. Виктор смазал бриллиантином волосы, тщательно причесался, прочищая ногтем зубцы гребешка. Он сменил белую куртку на коричневую, с молниями. Посмотрелся еще раз в небольшое зеркальце, висевшее на дверце его шкафа, и быстро вышел.

— Видишь, как его разбирает, смешно! — сказал Морис.

Едва дверь закрылась за Виктором, вошел Дени с сигаретой в зубах.

— Мне одну не подкинешь? — попросил Морис.

— Ах ты, старый попрошайка!

Дени извлек из кармана пачку «Элегант». Морис взял сигарету. Жюльен отказался. Дени не стал настаивать и протянул Морису зажженную спичку.

— Нет, не сейчас, я ее выкурю вечером. А то хозяин может в любой момент зайти поинтересоваться, как устроился Жюльен.

Он открыл свой шкаф и спрятал сигарету под стопку белья, аккуратно сложенного на полке. Дени поставил на пол большой чемодан и стал бросать туда свою одежду.

— А мне теперь начхать на хозяина, — сказал он. — Уже два года я этого жду. Могу одно сказать: я очень рад.

Морис молчал. Он присел бочком на подоконник, свесив одну ногу и болтая другой, и поглядывал то в окно, то в комнату. Солнечные лучи уже больше не проникали в спальню, но их блики, отраженные узкой цинковой крышей, слабо светились на потолке. Было жарко, снизу — из цеха — просачивались запахи.

— Я тебе оставлю своих красоток, — сказал Дени, показывая Жюльену фотографии, приклеенные на внутренней стороне его шкафа.

Жюльен подошел ближе. Там был портрет Вивиан Романс и еще три фотографии актрис в купальных костюмах. Дени снял портрет Джо Луиса, который был прикреплен лишь кнопками.

— Этого, — сказал он, — я тебе не оставлю.

Он аккуратно сложил фотографию и сунул ее в чемодан.

— Зря ты пихаешь белье как попало, — заметил Морис. — Суешь в одну кучу и чистое, и грязное. Так все запачкается и изомнется.

Дени выпустил струю дыма через нос, потом через рот, бросил окурок на крышу и сказал:

— Мне на это плевать. Я поступлю на новое место не раньше чем через месяц. Моей старухе хватит времени разобраться в этом барахле. Она все выстирает, я ее знаю. Впрочем, она права. Мы, конечно, в золоте не купаемся, но насекомых не терпим.

— Это уж ты загнул, — сказал Морис.

— Уверяю тебя, что мать не позволит мне даже в дом войти с этим чемоданом. Когда я приезжаю, она берет мое белье и стирает его во дворе. По крайней мере тогда она знает, что мы не занесем в дом эту нечисть. Ты смеешься, но стоит завестись одному, как их будет полон дом. С ними потом годами не справишься.

— Что за насекомые? — спросил Жюльен.

Дени посмотрел на него, потом на Мориса и спросил:

— Ты что, еще не посвятил его?

— Подожди, сам узнает.

— Здесь клопов не оберешься, — сказал Дени, — так и кишат.

— Где ж они? — спросил Жюльен. — Я еще ни одного не видел.

— Днем они не вылезают. Но сейчас я тебе их покажу. Будет удивительно, если я их не найду.