Помедлив немного, Клодина запустила руки в мелко нарубленное мясо и стала месить его, как тесто. Потом сказала:
— Приправу кладут по вкусу. Смотрите, как я это делаю… Мой отец пил, поэтому я терпеть не могу пьяниц… Не бойтесь, месите посильнее, чтобы приправа пропитала все мясо… Он пил не каждый день, мать не давала ему денег, но в субботу, случалось, он крепко напивался. Когда он возвращался пьяным домой, ему обязательно нужно было кого-нибудь поколотить. Я была самая старшая, и мне часто доставалось. Раз он мне рассадил бедро своим кованым башмаком. Он каменщик. И, должно быть, на его обуви был цемент. Рана загноилась, и я провалялась почти месяц. Не очень-то весело лежать в постели, особенно когда тебе двенадцать лет. Девушка прервала работу, вымыла руки, поспешно вытерла их и, выставив ногу, приподняла край юбки.
— Смотрите, — сказала она, — вот шрам.
Чуть выше левого колена она показала небольшую розовую отметину на белой коже. Жюльен покачал головой.
— Не очень заметно, — сказал он.
— Он мог сломать мне ногу, и я бы осталась хромой на всю жизнь. А ваш отец часто вас бил?
Жюльен немного подумал.
— Один раз, — сказал он. — Я подобрал собаку и привел ее домой, пока никого не было. Отец вернулся и с палкой набросился на собаку, чтобы выгнать ее, но я загородил ему дорогу, и удар пришелся по мне.
— А еще он вас бил когда-нибудь?
Жюльен вздохнул и, как бы извиняясь, сказал:
— Больше, кажется, ни разу.
Клодина покачала головой.
— Ну, друг мой, вам повезло. А чем ваш отец занимается?
— Раньше у моих родителей была булочная, но они ее продали. Теперь они живут в доме с большим садом. Торгуют фруктами, разводят кроликов. Выращивают овощи, а главным образом — цветы.
Она улыбнулась.
— Как, должно быть, приятно жить в доме, когда кругом цветы.
— Не очень.
— Почему?
— Все запрещено: мяч, друзья. Все! Просто двинуться нельзя! Мало того, не позволяют ходить на улицу с другими ребятами.
— Что же вы тогда делали?
— Построил себе шалаш под большим деревом, спрячусь там за изгородью и стреляю в прохожих.
— Как?
— Ну, в общем, играл, будто стреляю, но без шума.
Клодина посмотрела на него слегка удивленно, потом спросила:
— А мать вас била?
— Пробовала, но я залезал под стол и сворачивался клубком. Она не могла до меня дотянуться и брызгала мне водой в лицо.
Клодина засмеялась и спросила:
— А есть у вас братья и сестры?
— Нет, — ответил Жюльен.
— Ну, ясно, вас баловали.
— Вообще-то у меня есть брат. Сводный, от первого брака отца, — помолчав немного, сказал Жюльен.
— Ваш отец был разведен?
— Нет, его первая жена умерла. Я никогда не жил с братом. Ему тридцать три года. Когда я родился, он уже был женат.
— А что он сейчас делает?
— У него оптовая бакалейная торговля.
Она даже замерла и покачала головой.
— Скажите! Верно, много зарабатывает?
— Конечно, — сказал Жюльен, — у него несколько грузовиков и легковая машина.
— Понимаю, — заметила она, — детство у вас было счастливое.
Жюльен вздохнул. Он мысленно представил себе большой сад и маленький дом. Вспомнил о садовой решетке, за ней на Школьной улице играли дети и поглядывали на него, как на зверя в клетке.
— Знаете, — вздохнул он, — не так уж весело сидеть одному с кроликами и тюльпанами. |