— Предложение не окончено. Передайте главнокомандующего в руки американцев. Вам это ничего не стоит, но ваш жест они оценят очень высоко и пойдут на любые условия.

— Возможно. Бактериологическое оружие будет главным в холодной войне. Ваши генералы далеко продвинулись в этом направлении. Но мои личные амбиции не могут стать оружием против России. В лагерях сидят крупные ученые, в которых Запад заинтересован не меньше, чем в японских генералах. Они достойны свободы и хороших условий для своей деятельности, а здесь их ждет гибель и забвение. Сталину этого не понять, он параноик, кроме заговоров ничего вокруг себя не видит. Только сумасшедший мог уничтожить всю верхушку армии в канун войны. В ГУЛАГе сгнивает цвет общества, три или пять миллионов человек. Только на Колыме их число перевалило за сто восемьдесят тысяч. Всех не спасешь. Если ГУЛАГ объявить отдельным государством с республиканским строем и создать человеческие условия для жизни, то это государство стало бы самым передовым в мире в обозримые сроки. Но совершить такое чудо ни один известный бог не властен.

— Я считаю ваше решение правильным, господин генерал.

— Рад, что мы нашли общий язык, рядовой Тосиро. Выпьем за взаимопонимание и послушаем приемник, нельзя отставать от жизни, особенно здесь.

Белограй наполнил фужер самогонкой.

10.

Двадцать семь работников особого отдела — оперативники, архивисты, следователи, участковые, курьеры и один зек — перелопатили за ночь две тысячи дел. Из них половина требовала перепроверки и тщательного анализа, и только шесть дел убеждали подполковника Сорокина в том, что он нашел нужное. Природное чутье сыщика его редко обманывало. Сорокин объявил трехчасовой перерыв на сон и велел продолжить поиски, а сам взял двоих оперативников в штатском и выехал на машине в город.

Магадан процветал. Строительство не прекращалось ни на минуту. Конвоиры с собаками вели по улицам зеков-строителей возводить новые и новые здания. Стройплощадка обносилась колючей проволокой, люди возводили добротные красивые дома, после чего колючка передвигалась дальше и все начиналось заново.

Возле одного из домов старожилов остановилась «эмка», из которой вышли трое мужчин в штатском. Захар Данилович допивал чай и собирался на работу, когда в дверь позвонили. Опять соседи! К нему обращались по любому поводу и в любое время. Захар слыл мастером на все руки и никогда никому не отказывал в помощи. Его любили, уважали и называли Данилычем, несмотря на молодость — недавно всем домом отметили его сорокалетие.

Хозяин широко распахнул входную дверь, он все делал широко. На лестничной площадке стояли трое мужчин со строгими усталыми лицами. Такие лица Захар знал и старался избегать с ними встреч. Не получилось.

— Поликарпов?

— Он самый.

— Одевайтесь, поедете с нами.

Пока он натягивал штаны, вошедшие перевернули все вверх дном. И нашли черный шарфик, незатейливо спрятанный на шкафу под чемоданом. Хотел он от него избавиться, да не смог. Совесть не позволяла. Все его ценности состояли из двух орденов, орденских планок, фотографии матери и морского кортика. Отпираться бесполезно. Шарфик с причиндалами стал самодоносом.

Больше они ничего не искали. Его арестовали без ордера и постановления, никто ему даже не представился. Впрочем, в таких тонкостях бывший морячок не разбирался, в процедурах, связанных с этим, ничего не смыслил. Арестов на своем веку он повидал немало, его они не касались

Захара привезли в трехэтажное здание, спрятанное за высоким забором в городской черте. Никаких табличек снаружи, внутри сплошные кабинеты с номерами, только тем они и отличались друг от друга. В кабинете — письменный стол, три телефона, два стула, настольная лампа и занавешенное окно.