— До-шао-цянь?.. — спрашивает такой солдатик, указывая на рубашку.

Это значит «сколько стоит».

— А-цзин лубли… — отвечает китаец и для ясности поднимает один палец.

— Один рубль! Хын-до, хын-до… — возражает солдатик опять же по-китайски и тоже для ясности качает укоризненно головой.

«Хын-до» — значит «слишком дорого».

— Что муного! Ни муного. Твоя покупай. Шибко шанго есть… — уверяет китаец.

И в конце концов торг заключается.

Эти сценки происходят уже на станциях Маньчжурии.

А ранее по Сибири на станциях к приходу воинского поезда высыпают крестьяне из соседних сёл и деревень из переселенцев.

Они расспрашивают, кто откуда, ищут земляков.

Иногда происходят умилительные встречи между бывшими соседями и даже родственниками.

На пассажирских поездах, которые обгоняют воинские, едут офицеры, расспрашивающие солдат о том, какого они полка, дивизии, корпуса.

Нередки случаи, когда запасные солдаты, призванные вновь на службу, узнают в офицерах своих бывших начальников.

Широкая улыбка расплывается по добродушному солдатскому лицу.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие.

— Узнал?

— Как не узнать… Узнал, ваше высокоблагородие…

— Значит, опять послужим…

— Рад стараться, ваше высокоблагородие…

— Фельдфебелем в моей роте был, когда я был капитаном… — говорит тоже с радостным выражением лица солидный полковник.

Видимо оба довольны встречей.

Пассажиры экспресса и почтовых поездов; офицеры, да и служащие на станциях, а в городах публика, пришедшая встретить воинский поезд, дают солдатикам деньги, табак, папиросы, чай, сахар…

Солдатики принимают не без оговорки:

— Помилуйте, зачем беспокоитесь, мы и так всем довольны…

И видимо, что это так в действительности.

Ни следа утомления и, само собой разумеется, ни следа робости.

Любо-дорого глядеть на солдатиков в дороге.

Едут на войну с песней, смехом и весёлой прибауткой.

Так и хочется крикнуть им первые слова их же песни:

«Солдатушки, браво, ребятушки!»

* * *

Яркое жгучее солнце с безоблачного иссиня-голубого неба немилосердно своими палящими лучами обливает землю.

Трудно дышать в раскалённом воздухе.

Кругом поля скошенного гаоляна, вдали, совсем вдали горы, порой возвышающиеся прямо отвесными скалами.

Нельзя себе даже представить, что можно взобраться человеку на такую гору, а между тем наши солдатики ещё так недавно взбирались на них.

Палаток нет, виднеется только одна зелёного цвета под цвет травы.

Ружья сложены пирамидами, солдаты расположились на земле кучками.

Затишье.

Неприятель сравнительно далеко, из части посланы разъезды для разведки о его позициях.

Пока эти разъезды не возвращались.

Солдатики отдыхают.

Шинели и амуниция сброшены, иные сняли и пояса, но жара даёт себя знать: пот льётся градом с загорелых лиц, смочил усы, бороды, рубахи прилипли к телу и, как говорится, «хоть выжми».

Это не мешает, однако, в некоторых группах «чаёвничать», т. е. пить из жестяных кружек чай, заваренный обыкновенно в большом жестяном, а иногда и медном походном чайнике, закусывая чёрным, а порой и пшеничным хлебом.

Иные лежат на земле и смотрят в высь, в небо, следя за летающими птицами неизвестного в России оперения и неизвестного названия.

— Глянь, большая, да красноглазая, не ворона, кажись, а смахивает…

На полях то и дело мелькают человеческие фигуры.