Изнуренным
работой беднякам постоянно приходилось выносить множество мелких несправедливостей из-за незнания законов и чрезвычайной дороговизны ведения
судебного процесса, требовавшего к тому же массу времени и энергии. Для того, кто был слишком беден, чтобы нанять хорошего адвоката, не
существовало правосудия; оставалась лишь формальная охрана порядка полицией и неохотно даваемые, небрежные советы должностных лиц. Гражданские
законы в особенности являлись таинственным орудием высших классов, и я не представляю себе той несправедливости, которая могла бы заставить мою
бедную мать обратиться к ним.
Все это, наверно, кажется вам невероятным, но могу вас уверить, что так и было.
Старый Петтигрю приезжал к моей матери, обстоятельно рассказал ей о своем ревматизме, осмотрел крышу и объявил, что она не нуждается в
ремонте. Когда я узнал об этом, то дал волю своему обычному в эти дни чувству - пламенному негодованию - и решил взять дело в свои руки. Я
написал домохозяину письмо и потребовал исправления крыши в юридических выражениях, "согласно контракту". "Если это не будет выполнено в течение
недели, начиная с сегодняшнего дня, мы будем вынуждены обратиться в суд".
Об этом героическом поступке я ни слова не сказал матери, и когда старый Петтигрю явился к ней в состоянии крайнего волнения, с моим
письмом в руках, она возмутилась почти так же, как и он.
- Как мог ты написать старому мистеру Петтигрю такое письмо? - спросила она меня.
Я ответил, что старик Петтигрю - бессовестный мошенник или еще что-то в том же роде, и боюсь, что я вел себя очень непочтительно с матерью,
когда она сказала мне, что все уладила - как именно, об этом она умолчала, но я мог и сам легко догадаться - и что я должен дать ей твердое и
нерушимое слово больше в это не вмешиваться. Слова я не дал.
Делать мне тогда было нечего, и я немедленно в бешенстве отправился к Петтигрю, чтобы изложить ему все в должном свете. Но Петтигрю
уклонился от объяснений. Он заметил меня, когда я всходил на крыльцо, - как сейчас, помню его кривой сморщенный нос, хмурые брови и седой вихор
на голове, выглядывавший из-за оконной занавески, - и приказал служанке запереть дверь на цепочку и сказать, что хозяин меня не примет. Таким
образом, мне пришлось снова взяться за перо.
Я не имел понятия о том, как вести дело судебным порядком, и тут мне пришла в голову блистательная мысль обратиться к лорду Редкару,
собственнику земли, так сказать, феодальному главе, и сообщить ему, что в руках старого Петтигрю его рента обесценивается. К этому я прибавил
несколько общих соображений об аренде, об обложении налогом земельной ренты и о частной собственности на землю. Лорд Редкар, который ненавидел
простой люд и проявлял свое презрение к ним подчеркнуто унизительным обращением, вызвал мою особую ненависть тем, что поручил своему секретарю
засвидетельствовать мне почтение и просить меня не соваться в его дела, а заниматься своими собственными. Письмо так разозлило меня, что я
разорвал его в клочья и величественным жестом разбросал по всему полу, с которого я потом - чтобы не затруднять этим мать - долго собирал
клочки, ползая на четвереньках.
Я еще обдумывал громовой ответ, обвинительный акт против всего класса Редкаров, обличающий их нравы, их мораль, их экономические и
политические преступления, но меня отвлекли мысли о Нетти. Не настолько, однако, чтобы я не ругался вслух, когда во время моих долгих блужданий
в поисках оружия мимо меня проносился автомобиль благородного лорда. |