Изменить размер шрифта - +
Но не то оступившись, не то полетев в какую-то яму, упал он со всего размаха. И когда, вскочив, он почувствовал, что кто-то ухватил его за ворот, рванулся Семка с такой силой, что почти совсем был опять на свободе. Но вражеская рука успела вцепиться ему в спину, и другая рука выворачивала из рук партизана винтовку.

 

«Ээх!.. – подумал только Семка, – Ээх…»

 

Когда Семку секли плетьми, и каждый удар казачьей нагайки оставлял широкую темно-красную полосу вдоль спины, он молчал. Молчал стиснув зубы, пока рубцы не слились в одно кровавое пятно, а у офицера устала стегать рука.

 

Когда, измученного и избитого, его положили на лавку и стали вывертывать руки, он застонал от невыносимой боли и попросил убить его, или хоть дать передохнуть немного.

 

Но его не убили и передохнуть ему не дали.

 

– Скажет собака! – спокойно проговорил, отирая пот со лба, офицер. – Скажи, куда ушли! Дай-ка сюда штык!

 

И когда Семка обезумел, когда почти потерял сознание и перестал понимать что-либо, кроме острого желания быть убитым, в полубреду – он сказал.

 

Он не был изменником, не был предателем. Он был хорошим партизаном. Готов был отдать и отдал жизнь за революцию. И все-таки он сказал.

 

Слава тем, кто крепок телом и духом, кто до конца смог вынести муки и пытки за свое дело! Много было и их, замученных, с печатью молчания на губах и умерших с проклятием, брошенным в лицо врагу. Но… что сильный не отдаст, то у слабого можно вырвать. И не его в том вина. Весь позор, весь стыд все равно упадет только на головы тех, кто в годы революции, в годы великих событий способны были быть только палачами.

 

– С-собака! – процедил опять, сплевывая, офицер и приказал отряду спешно собираться.

 

– А с этим что делать, господин поручик? – спросил кто-то, толкая бесчувственного Семку ногой.

 

– Ясно что! Взять с собой. Еще проверим, а то, может быть, снова придется.

 

На носилках из двух винтовок и одной шинели, четверо солдат понесли его, переругиваясь. Но тащить им скоро надоело. За каким-то кустом они остановились на минуту, что-то поправляя. Потом с трудом догнали остальных.

 

– Ваше благородие! – доложил немного спустя один побойчее. – Он сдох, кажися. Что в нем, мертвом, толку-то?

 

– Я вот вам дам, сукины дети, сдох! Отделаться хотите!

 

И поручик чиркнул спичкой. – Глаза Семки были широко открыты и безжизненны.

 

– Вот стервец! – изругался офицер.

 

Потом, посмотрев на солдат подозрительно, приказал выбросить.

 

И тело замученного партизана, упав грузно на сыроватую землю, покатилось по склону и, приткнувшись к кусту распускающегося шиповника, замерло без движения навеки.

 

 

 

 

XXI

 

 

Долго ждал не подозревающий нависшей над ним опасности отряд.

 

– И чего только копается? – ругал матрос Сергея.

 

Впереди по шоссе показалась большая часть белых. Партизаны попрятались по кустам. Солдат проходило много, нападать было опасно, и их пропустили мимо. Не прошло и получаса, как впереди показались опять солдаты.

 

«Куда это их прет столько?» – подумал матрос и приказал ребятам лежать под кустами не шелохнувшись.

 

Вдруг где-то с тылу раздался выстрел.

 

– Черти! Сволочи! – закричал он, вскакивая и предполагая, что выстрелил кто-либо нечаянно из своих.

Быстрый переход