— Иными словами, считал меня своим врагом.

— Тебя нет, но тот клан людей, к которому ты принадлежал, да.

— Тогда я ему уже не принадлежал. Он уже выдавил меня к тому времени меня.

— Это знали очень немногие. А большинство до сих пор считают, что ты в какой-то степени принадлежишь этому преступному режиму.

— Но ты же знаешь, не принадлежу. Я даже на последних выборах голосовал против президента.

— Опять же это никому неизвестно, даже я, твой сын, только сейчас узнаю об этом. Да и что это меняет.

— Наше любое действие всегда что-то да меняет.

— Нет, — решительно покачал головой Алексей. — Ничего. Это все иллюзии.

— Ты очень бескомпромиссный.

— Как раз нет, мои соратники периодически меня упрекают, что я иду на компромиссы. Хотя мне так не кажется. Но с точки зрения Ростика — это именно так. Он-то как раз растет очень непримиримым. Меня периодически это пугает.

— Я понимаю. Если сравнивать вас в том возрасте, в котором он пребывает, то Ростик намного бескомпромиссней и решительней.

— В том-то и суть, — вздохнул Алексей. — Мне точно известно, что он давно в разработке у наших славных органов. И они ждут, когда его можно будет захомутать. При его поведении ждать недолго.

— Что же делать? — с тревогой спросил Герман Владимирович.

— Если бы знать. Я пытался с ним говорить — бесполезно. Он жаждет борьбы с режимом. Я сам удивлен степенью его ненавистью к нему. Не понимаю, откуда она.

— От тебя.

— Возможно. Но я его этому не учил. Я хотел, чтобы он уехал за границу и там бы поступил в какой-нибудь университет. Но он наотрез отказался.

— У меня родился тост, — сказал Герман Владимирович. — Выпьем за Ростика, чтобы он избежал всех напастей, которые готовит для него наше любезное отечество.

— Боюсь, тост не поможет, но выпить не откажусь. Если так можно было бы решить все проблемы. Я все хочу задать тебе один вопрос, отец.

— Самое время, Алеша.

— Когда ты был во власти, неужели вы все там не понимали, чем все это закончится. В одном фильме я слышал фразу, что после серых приходят черные. Вот они и пришли.

Герман Владимирович опустил голову.

— Мой ответ, наверное, тебя удивит — мы об этом почти не думали. Каждого члена правительства заботило в основном одно — успешно выполнять данные ему поручения. Или, в крайнем случае, хорошо отчитаться о них.

— И больше вас ничего не заботило?

— Почти ничего. Понятно, что публично мы заявляли, что думаем о судьбе России и так далее, но сами понимали, что все это брехня. Вот точно о чем думал каждый — о своей судьбе. Кто хотел обогатиться, кто сделать карьеру, кто добиться популярности у населения. Эти цели поглощают всего человека, без остатка. На другое не остается ни сил, ни времени, ни желаний.

— А чего хотел мой отец? Только честно.

— Да я и не хочу врать. Столько приходилось это делать, то противно. Значит, чего хотел я? А всего по немного: быть полезным стране и людям, шагнуть еще выше — в премьерское кресло, обеспечить себя до конца жизни. Ну, может еще чего-то, о чем забыл.

— И что же удалось из этого списка?

— Ты удивишься, но по большому счету ничего. Для народа сделал недостаточно, вместо карьеры — отставка, денег больших тоже не срубил. Не поверишь, но взятки не брал.

— Слухи ходят другие.

— Мне известны эти слухи, но их распускали недоброжелатели.