Изменить размер шрифта - +

     Это было не правдой. Доказательством был его поспешный уход, такой поспешный, что он не сразу нашел ручку двери. Но в кабинете он остановился и посмотрел на Соню и уборщицу.
     - В больницу! - повторил он шедшему за ним Адиль бею.
     Посетители уже ждали. Соня подняла голову и спросила:
     - Вы будете принимать сегодня?
     - Да.
     Он сказал это “да”, как будто произнес угрозу. Потом оделся, стараясь действовать возможно более точно, и все время следил за собой в зеркало. Чуть позже он сел к письменному столу и сказал:
     - Зовите первого!
     Так решительно он еще никогда не держался.
     - Вы говорите, что ваша дочь исчезла, и полагаете, что ее похитил турок? Ничего не могу поделать, мадам. Я здесь не для того, чтобы разыскивать похищенных девиц. Следующий!
     В то же время он прислушивался к звукам, доносившимся из спальни, где прибирала уборщица, и не спускал глаз с Сони. Ничто теперь не могло ускользнуть от него. Все его ощущения обострились до предела. Он рассматривал кожу своей секретарши, такую же бледную, как у него. Но то была другая бледность. К тому же ее кожа была сухой, а у Адиль бея она при каждом движении становилась влажной, несмотря на то, что не было жарко.
     Соня писала. Два или три раза она поднимала голову, глядя на него, и он ясно чувствовал, что это непросто ей дается, что для этого каждый раз требуется какое-то усилие.
     Как это ему удавалось - думать, наблюдать и в то же время слушать все, что ему говорят? Длинные объяснения он сразу прерывал.
     - Короче, прошу вас!
     Таким образом, уже к одиннадцати часам в кабинете было пусто.
     - Что вы делали вчера вечером? - резко обратился он к Соне.
     Она не сразу ответила, удивленная, должно быть, его тоном.
     - Была в клубе.
     - А потом?
     - Что вы хотите сказать?
     - Где вы ночевали? Дома или опять у товарища, как вы говорите?
     - У товарища.
     Она пристально посмотрела на него, готовясь выдержать его взгляд, но взгляд этот ускользнул, как струя воды, и затерялся где-то в серой мути окна.
     - Вы можете идти.
     - Еще не время.
     - А я говорю - можете идти! - закричал он. - И после обеда вы тоже мне не нужны.
     Он зашел к себе в спальню и минуту спустя вышел оттуда, в то время как она надевала шляпку.
     - Вы еще не ушли?
     Она не ответила. Он смотрел, как она уходит, такая узкоплечая, ставшая вдруг неуклюжей из-за резиновых сапог.
     Адиль бей отыскал в словаре слово “отрава”, потом слово “отравление”, потом “интоксикация” и каждый раз в ярости приговаривал: глупости!
     Глупым был словарь, или его составитель, так как заметки об отравах и отравлениях ничего толком не объясняли. Он поискал “стрихнин”, “мышьяк”, потом попытался определить, что за вкус у него появился во рту и почти не покидает его.
     Может быть, это и есть та горечь, о которой там упоминается?
     Его медленно отравляют, это ясно. С каких пор? Он не знал; может быть, с самого приезда. Его предшественника, наверно, тоже отравили? На память приходили разные подробности.
Быстрый переход