А что он скажет, милиции-то? Что его хотели отравить?
Он отошел от окна, и настроение его изменилось. Стоя перед Соней, положив ей руку на плечо, чувствуя, как сильно его волнует это прикосновение, он печально смотрел ей в глаза.
- Что же вы наделали. Соня, милая? Не верьте только тому, что я сейчас сказал. Вы ведь знаете, я не могу донести на вас. Но вы должны сказать, должны объяснить, как вы...
Она так сжала губы, что они побелели. На миг даже показалось, что она просто сдерживает улыбку или вот-вот засмеется.
- Не хотите говорить? Так и будете молчать?
Он убрал руку. Голос его стал громче:
- Разумеется! Да что вы можете сказать-то! Подумать только, что вы приходили ко мне по вечерам, я обнимал вас, называл дорогой моей Сонечкой... Ведь я любил вас, теперь-то я могу это сказать. Не в объятиях было для меня главное. Остальное ведь ускользало от меня, и я тщетно задавался вопросом: почему? А в это время вы, неделю за неделей, готовили мне смерть...
Слова душили его, нужна была какая-то разрядка, и поэтому он изо всех сил ударил кулаком в стену.
- Вот чем вы были заняты, пока вся моя жизнь вращалась только вокруг вас!
Он никогда не чувствовал этого с такой остротой, как сейчас, никогда раньше не отдавал себе в этом отчета. Однако это ведь было правдой, только сейчас он по-настоящему это понял.
Что он, собственно говоря, делал с самого приезда в Россию, как не кружил вокруг Сони, пытаясь понять, сблизиться с ней, подчас ненавидя, подчас желая хорошенько проучить ее! Это и была любовь! Так он понимал любовь! Когда, озлобленный, он кружил по улицам, то только и ждал вернуться к ней и мстительно сказать: “А я опять видел, как люди едят отбросы прямо из сточной канавы!"
А она-то разве его не мучила, проводя вечера в Доме профсоюзов, где, как он отлично знал, парни и девушки наслаждаются интимной близостью и хвалятся этим? Он кипел от ярости даже тогда, когда она возвращаясь оттуда домой. А уж когда ходила купаться, обнаженная, как все ее подруги!..
Он злобно засмеялся:
- Часами я наблюдал за вами, пытаясь понять вас. Более того, я как мальчишка подглядывал за вами через замочную скважину спальни, чтобы застать вас без маски! Кстати, куда вы сыпали мышьяк? Потому что это ведь мышьяк, не так ли?
Он взял трубочку, открыл ее, снова закрыл, чуть было не бросил в печь, а Соня все следила за каждым его движением.
- Вы это по приказу делали? Отвечайте же! Не хотите ответить? Боитесь ваших коллег из ГПУ? О, я прекрасно знал, что это вы донесли на проводника! Я даже не стал говорить с вами об этом, понимая, что вы, в общем-то, выполняете свой долг...
Адиль бей чувствовал то прилив сил, то усталость, но усталость брала верх, такая усталость, что ему казалось - он вот-вот упадет. Говорил то жалобным голосом, то начинал кричать, бегать по комнате, разбрасывая ногами бумаги, усеявшие пол.
- У меня было столько разных планов... Я часто думал, что увезу вас в Турцию, и уже видел, как мы идем вдвоем вдоль Босфора...
Горели веки, но он удерживал слезы.
- Я даже на худшее был готов, пожалуй... Если надо, я бы остался здесь... Я бы... Я не знаю, что я бы сделал...
Он тряс кулаком у ее лица, крича:
- Дрянь! - А когда она едва заметно отшатнулась, крикнул:
- Вот как? Боишься, что побью?
Она не сдавалась. |