Из того периода запомнился мне еще один эпизод. Я дежурил у телефона в штабе батальона. Деревня, которую мы занимали, находилась недалеко от леса. Кругом гремело. Снаряды и мины летели со всех сторон и во все стороны одновременно. Бой шел кругом. И вот у нас прервалась связь с пулеметной ротой. Меня послали отыскать и устранить повреждение. Я взял винтовку, противогаз, запасную катушку с кабелем и пошел вдоль нитки. Иду. Редкий лесочек. Пули посвистывают. Но понятно, что шальные, не в меня стреляют. И то хорошо. Дошел до сарая. Впереди дома, где находилась пульрота. В сарае расположилось ее охранение. Порыва линии я нигде не обнаружил. Пошел дальше, к домам. А навстречу уже бегут. Некоторые на лошадях скачут. Я хотел повернуть обратно, к штабу батальона, но и с той стороны, смотрю, тоже скачет несколько всадников, кричат, что немцы уже перерезали дорогу и туда уже не пройти. И тут нас догоняет бричка. В бричке какие-то командиры из штаба бригады. Спрашиваю их: что же мне делать? «Держитесь за нами!» Ко мне подбежали еще двое наших. Легко сказать: держитесь… А как за ними держаться? Они на бричке, а мы – пешие. Они стеганули лошадей, помчались, доехали до леса. А там уже автоматная стрельба. Куда бежать?

Подбежали еще несколько наших. Все перепуганные. Кому охота в плен? Добрались до деревни. Подошли к штабу бригады. Там тоже суматоха, сборы. Готовятся уходить. Какой-то начальник накричал на нас, что мы тут, возле штаба, столпились. А мы чего столпились? Приказа ждем! Нам хоть бы тогда места для окопов указали и задачу поставили: немец, мол, пойдет отсюда, вести огонь, не пускать туда-то. А он вместо этого вызвал охрану, арестовал нас и с каким-то сопровождающим отправил в штаб батальона.

Вот мы идем назад. Конвоир наши винтовки тащит. Весь согнулся, вспотел. Говорит, когда уже за деревню зашли и нас оттуда стало не видать: «Ребята, разбирайте свои винтовки. Я больше не могу». Пришли. Комбату доложили. Комбат нам сразу дело нашел – поставил штаб охранять. Ожидали прорыва немцев. Но они не прорвались.

– На войну я ушел в декабре 1941 года. Мне еще и восемнадцати не исполнилось.

Формировались в Краснодаре. Отдельный батальон связи.

Ходили вначале кто в чем. Кто в шубе, кто в пальто, кто в телогрейке. Одежду для батальона наши тыловики собирали у населения. Кто что даст.

В начале 1942 года наш отдельный батальон связи высадили под Новороссийском. Нас было 1200 человек.

Шли строем по разбитой Керчи. Переговаривались между собой: ну, мол, мы им, фрицам, сейчас дадим! А 22 апреля немец как налетел на нас… Больше 100 самолетов в тот день бомбили Керчь. Командира роты убило, многих моих друзей.

Помню, когда началась бомбежка, я побежал вдоль здания, где размещались наши казармы. Бомба попала прямо в пекарню, которая находилась через дорогу от наших казарм. Тесто раскидало по дороге, по тротуарам. Гляжу, двое лежат. Один кричит: «Помогите! Помогите!» Я к нему подбежал. Вытащил из-под обломков. Смотрю, а ног у него нет.

Самолеты сбросили бомбы и ушли.

Подъехали санитары, начали забирать раненых.

Батальон стал выбираться из-под обломков. Кто насмерть перепугался, кто смеется. Первая бомбежка. Для некоторых – последняя.

– Получил я от матери письмо. Пишет: дорогой сыночек Вася, прислал письмо отец. Он находится в городе Гусь-Хрустальный под Владимиром. Туда он спровадил колхозный табун. Но назад его не отпускают. А я болею.

И легла мне эта весть камнем на душу. Идет так однажды мимо майор из политотдела дивизии, мы его все знали, часто перед боем к нам приходил, душевный был человек. «Ну что пригорюнился, сержант?» – спрашивает.

Я ему: так, мол, и так. Он выслушал меня, записал фамилию отца и пообещал помочь.