Годы спустя, когда мой двоюродный брат Фишл записался на курс сравнительного религиоведения в Макгиллском университете, его мать отнеслась к этому вполне спокойно. «Вечно тебе кажется, — сказала она, — что где-то трава зеленее».

Однажды я, вернувшись домой, спросил у отца: а как это дядя Шона О’Брайена, который учитель, говорит, что предание о Всемирном потопе есть не только у евреев, что этот миф встречается у многих народов. Это вправду сказка? Миф? А мы учили это на занятиях по Хумашу. Отец был краток. «Я больше не разрешаю тебе играть с Шоном О’Брайеном», — сказал он.

Мистер Фейнберг неустанно твердил о чести, которая нас ждет после церемонии бар мицвы: на субботней службе выкликнут твое имя и доверят прочесть предложение из Пятикнижия, — но лично меня это не слишком вдохновляло. Я уже знал всю подноготную этого мероприятия. Участники «Молодого Израиля» делали взнос на алию — все, начиная с самого состоятельного, нотариуса и члена городского совета, «Дядюшки» Мойше Такифмана, по прозвищу Такифман Двенадцать-Пятьдесят, который всякий раз громко провозглашал «Двадцать пять!»; одним из последних подтягивался мой отец с его двумя долларами. Отец, однако, обнаружил, что постоянные члены общества специально преувеличивают свои взносы, дабы заставить чужаков активнее раскошеливаться за честь читать Тору. «Свои» же участники потом втихомолку платили только половину от заявленной суммы.

Зевая, потягиваясь, пиная друг друга под длинным столом, мы считали минуты до окончания хедера. Бедный мистер Фейнберг, которому надлежало вбить в наши головы хоть немного знаний, пытался завладеть вниманием аудитории с помощью хасидских притч. Пленительных притч Бааль-Шем-Това, Менахем-Мендла из Витебска, Дов-Бера из Межерича. Однажды он рассказал нам о легендарном Любавичском Ребе, уникуме, цитирующем Тору наизусть с любого места. Если, как говорил мистер Фейнберг, проткнуть булавкой любую страницу — хоть на сорок восемь страниц, хоть на шестьдесят семь — Ребе, покачавшись в задумчивости, с точностью называет слово, на которое указал булавочный кончик. Только представьте!

Увы, нас, зеленых юнцов, больше впечатляли подвиги Мориса «Ракеты» Ришара и Джонни Греко, местного боксера второго полусреднего веса, который в то время выступал в главных поединках на Мэдисон-сквер-гарден. И все же хасидские предания мистера Фейнберга были нам милее рассудочных затертых фраз нового «современного» раввина синагоги «Молодой Израиль», который пользовался огромной популярностью у дам-попечительниц, чего нельзя было сказать о мужчинах. По воскресеньям отцам предписывалось посещать с сыновьями завтраки, где им рассказывали о книгах Шолома Аша и Бадда Шульберга, порочащих наш народ. Блестящий раввин Блум, болельщик «Бруклин доджерс», не носивший даже бороды, попробовал подмазаться к «ребяткам», как он их называл. Не устроить ли на этот Пурим вместо танцев Сэди Хокинс бал в честь царицы Эсфири и конкурс красоты? Он также пробовал взывать к нашему разуму. Свинина, говорил он, была запрещена потому, что быстро портилась на ханаанской жаре, сынам Израилевым было предписано носить шляпы, чтобы уберечься от солнечного удара, и так далее. И вся магия вдруг ушла. Все сразу сузилось до возможности выбора между заповедями вселяющего ужас Иеговы, мстящего до десятого колена, и «Десятью правилами гигиены», разработанными Детским Красным Крестом. Мы вяло, без энтузиазма препирались. Значит, теперь, когда у нас есть холодильники, разрешается есть бекон? Какой, скажите на милость, солнечный удар в таком кошмарном климате? И, если задуматься, откуда Каин взял себе жену?

Вырвавшись из хедера, мы хватали санки и мчались по улице к супермаркету Штейнберга в надежде заработать четверть доллара, помогая дамам доставить покупки до дома.