И странное дело… Утомившаяся за длинную дорогу и тяжелые впечатления Вавочка поела и щей, и черного ржаного хлеба, несмотря на то, что в городе привыкла к самым изысканным, французской кухни блюдам. Старик Вавилыч с удовольствием заметил, что новая учительница не брезгает его хлебом-солью.

Эта новая учительница своим убитым грустным личиком расположила теперь к себе сердце старика. Глядя на траурную одежду Вавочки, старый ветеран понял, что какое-то тяжелое горе легло камнем на сердце девушки. Но расспрашивать побоялся чуткий старик, зная по опыту своей долгой жизни, что лучше не приступать к ране, которая почти что еще не затянулась.

Покушав и отдохнув немного, Вавочка вышла в сад… Солнце уже спускалось к горизонту. Тепло пышной южной осени спадало понемногу. Из степи в деревню гнал стадо пастух. Блеяли овцы, мычали коровы… Возвращались крестьяне с поля… где убирали оставшиеся стога запоздалого сева. Бежали босоногие ребятишки в рваных рубашонках… Длинный кнут пастуха острым, хлестким звуком покрывал шум возвращавшегося стада.

Около школы, под плетнем на завалинке сидел Вавилыч и оживленно говорил что-то толпившимся вокруг него бабам. По тому, как внимательно поглядывали бабы на дверь школы, Вавочка поняла, что речь шла о ней. Эти пестро и бедно одетые женщины с коричневыми от загара лицами, повязанные платками, с подогнутыми юбками и босыми ногами внушали Вавочке какой-то почти суеверный ужас. Их грязных подогнутых юбок, грубых голосов и коричневых от загара лиц боялась она. Каково же было недоумение и испуг девушки, когда позднее вечером Вавилыч, приковылял к ней на огород, издали махая руками и возбужденно крича:

— Пожалуйте, матушка… Бабы пришли, гостинчика вам принесли… Повидать вас желают, барышня.

С неприятным ощущением подошла Вавочка к плетню… За ним стояло несколько баб, с откровенным любопытством дикарок разглядывавших ее. Их было человек восемь. В руках у стоявшей впереди других старухи, увязанная в темный платок, как в узел, кудахтала черная курица. Другая женщина держала лукошко с пятком свежих яиц. В свернутом из древесной коры фунтике пестрели молодые грибы в руке третьей бабы.

Когда Вавочка подошла к ним, все восемь баб низко поклонились ей в пояс. Потом старуха с курицей выдвинулась вперед.

— Не побрезгай на гостинчике нашем, — проговорила она, — матушка барышня, как звать-то тебя не знаем…

— Варвара Павловна, — тихо отозвалась Вавочка.

— Варвара Павловна, не побрезгай, значит, — еще раз низко в пояс поклонилась старуха и протянула курицу растерявшейся, опешившей Вавочке.

— За что же это? За что? — растерянно лепетала та.

— Ты наших ребятишек уму-разуму учить станешь, а мы тебя за это побаловали малость, — проговорила другая баба помоложе и сунула в руки Вавочки лукошко с яйцами.

— Ишь ты, щупленькая какая… Да больно грустная штой-то, — выступила третья с корзинкой грибов, — аль помер кто?

— Отец умер, — глухо отозвалась Вавочка.

— Ишь ты, болезная… То-то гляжу я, с личика сдамши и в черном вся, будто по покойничку. Што поделать, от Господа все протерпеть надоть… У меня у самой мужик о весну помер… Ребятишек сиротами оставил. Мал мала меньше… Ничего не поделаешь, терпеть надоть… Ишь ты, больно горазд молодешенька… Жалко… — не то вздохнула, не то всхлипнула баба.

Вздохнули за нею и все остальные. Жалостными глазами глядели они на Вавочку, и Вавочке уже не казались такими страшными их коричневые лица и грубые одежды.

Подошедший вместе с Вавочкой Вавилыч стал отбирать у баб принесенные гостинцы, шутливо приговаривая:

— Ну, уж давай, коли принесли, не назад же тащить им подарки ихние.