— А вотъ этого-то гостепріимства я и боюсь, подхватила Глафира Семеновна. — Нѣтъ, ужъ вы пожалуйста не просите и, главное, мужу ни слова… Кромѣ того, ему вредно пить. У него ожирѣніе сердца.

— О, Боже мой! Да зачѣмъ-же много пить? А Пловдивъ все-же стоитъ посмотрѣть. Это главный городъ Восточной Румеліи. Въ немъ много достопримѣчательностей. Онъ древній городъ, основанъ еще Филипомъ Вторымъ, отцомъ Александра Великаго.

— Хоть-бы Филипомъ Десятымъ, такъ и то я не желаю заѣзжать.

— А какія въ немъ древности есть! Древній турецкій караван-серай съ свинцовыми куполами, древняя мечеть Джумая Джамизи…

— Нѣтъ, нѣтъ, не просите!

Разговаривая такимъ манеромъ, они миновали станцію Ихтиманъ. Начались отвѣсныя гранитныя скалы. Ѣхали какъ-бы въ стѣнахъ.

— Любуйтесь, мадамъ Иванова, и запомните. Эти скалы называются Трояновы ворота. Мы ѣдемъ по ущелью. Черезъ это ущелье прошелъ императоръ Троянъ во время его войны съ Дакіей, — разсказывалъ прокуроръ, но Глафира Семеновна очень равнодушно взглянула на величественныя скалистыя Трояновы ворота. Она боялась, что прокуроръ сманитъ ея мужа въ Пловдивъ, а тамъ опять начнется бражничанье.

Спустились въ долину Марицы. Виднѣлись вдали угрюмыя Родопскія горы. Попадались дубовые лѣса. Вотъ и станція Костенецъ. Помчались дальше.

— Мѣстность, по которой мы теперь проѣзжаемъ, долженъ вамъ сказать, мадамъ, хорошей славой не пользуется. Вонъ тамъ въ Родопскихъ горахъ, да и здѣсь въ долинѣ проживаютъ помаки, болгары-магометане, и они могутъ быть вполнѣ причислены къ полудикимъ. Занятіе ихъ — разбои. Покойный Стамбуловъ разсѣялъ много ихъ бандъ, но и посейчасъ еще въ горахъ есть ихъ шайки. Прежде здѣсь, по горамъ, безъ конвоя нельзя было проѣхать. Грабежи были страшные… Да и посейчасъ… Были даже случаи нападенія на поѣзда…

— Да что вы! — испуганно проговорила Глафира Семеновна и поблѣднѣла. О, Господи! А мужъ спитъ, какъ свинья. Что-же это такое! Надо его разбудить. Николай! Николай Иванычъ! Проснись! Послушай, что разсказываютъ!

И она въ страхѣ принялась трясти мужа за рукавъ, ущипнула его за руку, дернула даже за усы.

XXXVIII

Николай Ивановичъ проснулся, посоловѣлыми глазами смотрѣлъ на жену и прокурора и съ просонья спрашивалъ:

— Пріѣхали? Куда пріѣхали?

— Никуда не пріѣхали. Но знаешь-ли ты, по какой мѣстности мы ѣдемъ? внушительно говорила Глафира Семеновна мужу. — Мы ѣдемъ по мѣстности, которая въ горахъ кишитъ разбойниками. Вотъ Степанъ Мефодьичъ говоритъ, что здѣсь повсюду, повсюду разбойники. Нужно быть на сторожѣ, а ты спишь, какъ невинный младенецъ.

— Позвольте, позвольте, мадамъ Иванова, перебилъ ее прокуроръ. — Я разсказываю больше о прежнемъ, достамбуловскомъ времени. Но Стамбуловь вѣдь цѣлую войну велъ противъ нихъ, и надо отдать ему честь, перебилъ или перехваталъ ихъ атамановъ и шайки разсѣялись.

— Вы говорили, что даже были случаи нападенія на поѣзды.

— Были, были. Нападали, пассажировъ обирали до нитки, потомъ брали ихъ въ плѣнъ и требовали за нихъ выкупъ. Все это было сравнительно недавно, три-четыре года тому назадъ, но теперь, за послѣднее время, у насъ спокойно.

— Да вѣдь спокойно, спокойно, а вдругъ и будетъ не спокойно, проговорила Глафира Семеновна.

Прокуроръ пожалъ плечами.

— Конечно, все можетъ случиться, но изъ этого не слѣдуетъ, чтобы такъ ужъ очень пугаться, сказалъ онъ. — Смотрите, какъ вы поблѣднѣли. Воды-бы вамъ выпить, но ея нѣтъ. Выпейте вина. Это васъ прибодритъ. Вино есть.

— Пожалуй, дайте.

У Глафиры Семеновны дрожали руки.

Прокуроръ вытащилъ изъ кармана складной штопоръ, досталъ бутылку съ бѣлымъ виномъ, откупорилъ ее и, наливъ полъ-стакана, подалъ Глафирѣ Семеновнѣ.