Вотъ мой знакъ. О, это первая гостинница въ Константинополѣ! Она содержится отъ Американской компаніи спальныхъ вагоновъ… Wagonslits… Въ Парижѣ такого гостинницы нѣтъ. Проводникъ вынулъ изъ кармана мѣдную бляху съ надписью и нацѣпилъ ее на грудь своего пальто.
— Деньги турецкія у васъ есть? продолжалъ онъ. — Позвольте мнѣ одного турецкаго меджидіе на расходъ. Здѣсь въ турецкихъ владѣніяхъ надо давать бакшишъ направо и налѣво, а если вы будете сами разсчитываться, то васъ замучаютъ да и дороже вамъ это обойдется. О, русскаго на чаекъ пустяки передъ турецкаго бакшишъ! Но гдѣ въ Россіи нужно подать пятіалтыннаго, для турка и пятачокъ довольно. Есть у васъ турецкія деньги? А то надо размѣнять.
— Вотъ…
И Николай Ивановичъ вытащилъ изъ кармана пригоршню турецкаго серебра, намѣняннаго ему англичаниномъ. Проводникъ взялъ большую серебряную монету и сказалъ:
— Здѣсь въ Турціи мелкія деньги очень дороги и на промѣнъ вотъ такой монеты на мелочь надо заплатить около пятнадцати копѣекъ на русскаго деньги…
Онъ подошелъ къ окошку тутъ-же на станціи, за которымъ виднѣлась красная феска въ усахъ, съ громадными бычьими глазами и черными бровями дугой, сросшимися вмѣстѣ, и размѣнялъ монету на мелочь.
Подошли къ дверямъ, загороженнымъ цѣпью, около которыхъ стояли полицейскій офицеръ въ европейскомъ мундирѣ и въ фескѣ и солдатъ. Солдатъ держалъ конецъ цѣпи въ рукахъ.
— Votre passe, monsieur… произнесъ офицеръ, учтиво прикладывая руку къ фескѣ.
Проводникъ тотчасъ-же заговорилъ съ нимъ по-турецки, сунулъ ему паспортъ супруговъ Ивановыхъ и солдатъ отвелъ цѣпь для прохода.
Очутились въ таможенномъ залѣ. Пріѣзжихъ изъ-за границы было совсѣмъ мало: пять шесть человѣкъ. Сундуковъ и чемодановъ на столахъ для досмотра не было и десятка.
— Приготовьте ключъ отъ вашего багажъ. Сейчасъ принесутъ вашъ сундукъ. И ужъ если кто у васъ будетъ просить бакшишъ, никому ничего не давайте. Я за все расплачусь, сказалъ проводникъ и побѣжалъ съ квитанціей за сундукомъ.
Появился сундукъ на столѣ.Николай Ивановичъ открылъ его. Около него, какъ изъ земли, выросъ таможенный сторожъ въ фескѣ, безъ формы, въ турецкой рваной курткѣ, но съ бляхой на груди. Онъ ткнулъ себя сначала въ грудъ, а потомъ указавъ на сундукъ, протянулъ къ Николаю Ивановичу руку пригоршней и, оскаливъ зубы, произнесъ
— Бакшишъ, эфенди…
— Съ него, съ него проси… указалъ Николай Ивановичъ на проводника. — Вотъ нашъ казначей.
Проводникъ сунулъ ему въ руку нѣсколько тоненькихъ мѣдныхъ монетъ и сказалъ супругамъ:
— Піастръ даю, а вѣдь это всего только семь копѣекъ на русскія деньги.
Подошелъ таможенный чиновникъ въ фескѣ и съ зелеными петлицами на воротникѣ гражданскаго сюртука, посмотрѣлъ на таможенные ярлыки австрійской, сербской и болгарской таможенъ на сундукахъ, произнесъ слово «русскій», улыбнулся и махнулъ рукой, чтобъ закрывали сундукъ.
— Ахъ, любезность! не утерпѣла и воскликнула Глафира Семеновна. — Что-же это только русскимъ такой почетъ въ Турціи? спросила она проводника.
— Всѣмъ, мадамъ. Учтивѣе турецкой таможни въ цѣломъ мірѣ нѣтъ, но надо только бакшишъ дать, сказалъ проводникъ и тотчасъ-же сунулъ чиновнику въ руку, пояснивъ:- Десять піастровъ даю. Вотъ и все.
Сундукъ запертъ. Глазастый оборванецъ-носильщикъ, рослый и массивный, какъ слонъ, въ фескѣ, повязанной тряпицей, взвалилъ на плечо увѣсистый сундукъ, какъ перышко, и потащилъ его къ выходу.
Подошелъ еще носильщикъ и кланялся, прикладывая ладонь къ фескѣ.
— Этому піастръ за то, что принесъ изъ вагона сундукъ, проговорилъ проводникъ, суя въ руку носильщика монету. — Здѣсь ужъ такъ принято, что одинъ въ таможню приноситъ, а другой изъ таможни уноситъ. Вотъ и этому солдату надо дать, что цѣпь у входа держалъ, прибавилъ онъ и тутъ же сунулъ и солдату что-то въ руку. |