— Не будь ребенком, — сказала Айрис. — Кто это считает деньги ерундой? Саймон, ради бога, наполни людям бокалы. Какой уж из тебя бармен! — Она потянулась за бутылкой шерри. Ее белые плечи над золотистым платьем были гладкими и узкими, как у ребенка. Уложенные короной вокруг головы волосы блестели, как раскрывшиеся почки ивы. Если бы не усталое бледное лицо и блестевшие от напряженной мысли глаза, могло показаться, что эта женщина — олицетворение ласки и нежности.

Ясно было, что разговор ей не нравился. Так же, как и Саймону. Он залпом осушил бокал, и его лицо побагровело.

— Я поговорю завтра с Конроем, — услышала Антония, как он сказал Айрис, принимая у нее бутылку.

— Ну, если Антония уже все знает, поздно, — беззаботно ответила Айрис. — Все равно она бы скоро об этом узнала. Жаль только, что не получилось такого чудесного сюрприза ко дню ее рождения. Нам с Саймоном очень этого хотелось.

— А что, если, — начал Дэвид Холстед, как обычно, серьезно и обстоятельно, — Антонии не суждено вступить во владение наследством…

— Что, если вы не доживете до следующего месяца, — весело закончила за него Джойс. — Кому достанется все это богатство?

Однако раньше, чем кто-либо успел ответить, в холле случился страшный переполох. Птицы Саймона заверещали от ужаса. Проволока клетки зазвенела. Из общего фона птичьих голосов выделился вдруг пронзительный и жалобный крик.

Саймон первым добежал до двери. Однако и остальные тоже успели увидеть, как через холл пронесся белый кот с желтой птичкой в зубах.

С одной стороны проволока клетки оказалась проломлена. Видимо, сквозь узкую щель в ней Птолемей и просунул свою воровскую лапу к беззаботно чистящему перышки Джонни.

С горестным воплем Саймон бросился в погоню.

Первой, естественно, заговорила Джойс Холстед:

— Да ведь это же тот желтенький! По-моему, Саймон в нем души не чает.

— Не то слово, — печально отозвалась Айрис. Она пыталась соединить сломанные прутья клетки. Внутри беспокойно метались птицы, словно лоскутки окрашенного в яркие тона шелка. Раскрывая крошечные клювики, они кричали резкими хриплыми голосами.

— Что ж, — не могла не добавить Айрис с гордостью, — Птолемей все-таки молодец! Хорошему коту всегда удается поймать добычу.

В это время в холл вошел Саймон. На его ладони безжизненно лежал желтый попугайчик, открывая и закрывая клюв. Птолемей до крови расцарапал Саймону два пальца.

— Саймон, мне очень жаль, — сказала Айрис. Он протянул ей птичку. Голубые глаза несчастного толстяка были полны гнева и отчаяния.

— Смотри, что наделал твой кот! Смотри!

Айрис подошла к мужу.

— Что поделаешь, дорогой. Кот есть кот, разве я могу его изменить? Я же сказала, мне жаль, я действительно очень сожалею. Но, в конце-то концов, это всего лишь птичка! — Просунув ему под руку ладонь, она трогательно обняла его неохватный торс. — Ради бога, не будь таким сентиментальным.

Саймон бросил на супругу изумленный и полный укора взгляд. Затем стряхнул ее руку и, прижав птичку к груди, молча ушел наверх.

Айрис посмотрела ему вслед и развела руками:

— Большой ребенок, да и только! Впрочем, мы не позволим этому испортить наш вечер. Ральф или Дэвид, не могли бы вы сделать что-нибудь с клеткой, пока не случилась еще одна трагедия? А затем, если Саймон не спустится, мы начнем обедать без него.

Саймон так и не вышел к обеду, который, казалось, тянулся удивительно долго. Было нетрудно догадаться, о чем думали все.