– Ты хотел знать, почему я предпочел Последнего друга своим настоящим друзьям, так?

– Да, – говорю я. – Если только это не слишком личный вопрос.

– Не, об этом не беспокойся. Не думаю, что для Последних друзей существуют слишком личные вопросы. Короче говоря, я был рядом с родителями и сестрой, когда машина съехала с дороги и упала в Гудзон, и мне пришлось стать свидетелем того, как они умирают. И я не хочу, чтобы мои друзья тоже жили с чувством вины. Хочу просто сразу тебя предупредить, убедиться, что ты не против.

– Против того, что ты бросил настоящих друзей?

– Нет. Против того, что тебе, возможно, придется увидеть, как я умру.

Перспективы, которые открываются передо мной сегодня, невыносимы. Возможно, мне придется увидеть, как он умрет, а возможно, и наоборот, и когда я думаю об обоих вариантах, к горлу подступает тошнота. Не то чтобы у меня с этим парнем уже установилась какая то глубокая связь, нет. Но при мысли о том, что я могу увидеть чужую смерть, мне делается грустно, тошно, невыносимо. Потому он и спрашивает. Однако мысль о том, чтобы вообще ничего не делать, тоже едва ли утешает.

– Да, хорошо. Мне это по силам.

– Правда? Давай тогда обсудим, почему ты не выходишь из дома. Не важно, последний ты мне друг или нет. Я не собираюсь провести остаток жизни в чьей то квартире, как медведь в берлоге, и тебе не пожелаю. Ты должен пойти мне навстречу, Матео, – говорит Руфус. Он произносит мое имя, и я чуть успокаиваюсь. Он делает это лучше, чем, по моим представлениям, сделал бы тот чокнутый Филли. Так дирижер подбадривает оркестр перед концертом, билеты на который раскуплены. – Поверь, я знаю, уродства в этом мире хватает. В какой то момент я вообще думал, что оно того не стоит.

– Так что же изменилось? – Не хочу, чтобы мои слова звучали как вызов, хотя на самом деле это он и есть. Из безопасной квартиры меня так просто не выманишь. – Ты потерял семью, а потом что?

– Меня тошнило от жизни, – сказал Руфус и отвел взгляд. – И я был уже не особо против закончить игру. Но родители и сестренка не того мне желали. Звучит бредово, но, выжив, я понял, что лучше жить и жалеть, что не сдох, чем умирать, мечтая о вечной жизни. Уж если я могу, все потеряв, изменить отношение к жизни, то и тебе, чувак, нужно это сделать, пока не поздно. Не упускай свой шанс.

Я не упущу свой шанс. Эти слова я написал в профиле. Он уделил мне больше внимания, чем остальные пользователи, и заботится обо мне так, как должен заботиться друг.

– Ладно, – говорю я. – Как нам скрепить нашу договоренность? Каким нибудь виртуальным рукопожатием? – Я искренне надеюсь, что в этот раз мое доверие не предадут, как это бывало раньше.

– Пожмем друг другу руки, когда встретимся, а до этого обещаю быть тебе таким же другом, как Марио для Луиджи, только перетягивать на себя все внимание не буду. Где встретимся? Я сейчас у аптеки к югу от…

– У меня одно условие, – говорю я. Он прищуривается. Возможно, беспокоится о том, какой крученый мяч я сейчас ему брошу. – Ты сказал, я должен пойти навстречу, но, прошу, зайди за мной домой. Это не ловушка, клянусь.

– А звучит как ловушка, – замечает Руфус. – Поищу себе другого Последнего друга.

– Нет! Клянусь! – Я едва не роняю телефон. Я все испортил. – Серьезно, я…

– Да я шучу, чувак, – говорит он. – Я пришлю тебе свой номер, скинь туда адрес, и мы обо всем договоримся.

Я испытываю такое же облегчение, как когда Андреа из Отдела Смерти назвала меня чужим именем и я подумал, что мне посчастливилось урвать еще кусочек жизни.