В гостиной, около одного из двух пластиковых окон с вмонтированными между стекол резными жалюзи, имелось отгороженное пространство для кабинета. На маленьком столике – компьютер. Книг почти не было, зато на стенах висели картины. Купидо обратил внимание на две гравюры, портрет Англады, который счел превосходным, и несколько акварелей – на них округлыми четкими буквами была выведена подпись Глории. Он сам не знал почему, но удивился, увидев ее, – детектив подумал, что тот, кто создал эти картины, не мог оставить на них такой незатейливый автограф. Между двумя окнами на стене висела фотография студентов выпускного курса, а под ней – лицензия на адвокатскую деятельность, хорошо видная любому посетителю.

Англада довольно скоро вышел, они спустились на улицу и после десятиминутного ожидания наконец поймали такси и направились к дому Глории в Сеа‑Бермудес. Пробки были ужасными. Забастовка работников метро, не принявших минимальные субсидии, установленные муниципалитетом, парализовала подземку. В результате люди пользовались наземным транспортом и на дорогах творилось черт знает что.

По пути Англада немного рассказал сыщику о районе, куда они ехали. Отец Глории, как и все военные, обладал способностью предвидеть будущее, – возможно, его научили в академиях искусству опережать время и врага, будь то сражение, террористический акт или любое другое непредвиденное обстоятельство, – и применил свою способность в гражданской жизни, купив одну из просторных квартир, продававшихся тогда в этом районе очень дешево; их приобретали в основном военные, служившие неподалеку, в Монклоа. Потом уже Глория на свои первые доходы – и, несомненно, с отцовской помощью, подумал Купидо, – сначала сняла, а потом купила мансарду в том же самом здании; это был обычный чердак, превращенный в студию. В эту мансарду они и направились в первую очередь.

– Сюда она приходила рисовать. Или когда хотела побыть одна, – сказал Англада, пропуская сыщика вперед.

Студия, просторная и светлая, с двумя тяжелыми колоннами в центре, была прямоугольной формы, свет в нее проникал через три круглых окна, придававших помещению несколько богемный вид. За окнами простирался пейзаж: карминовые крыши на зеленом дымчатом фоне леса Деэса‑де‑ла‑Вилья. Напротив входа, в стене поменьше, были две закрытые двери, одна, должно быть, вела в ванную, а другая – в маленькую комнатку. Между дверьми стояла этажерка, где громоздились банки с красками, кисти, папки для бумаг, тетради и какие‑то книги – все в том художественном беспорядке, который Купидо уже видел на фотографиях студий многих художников. На третьей стене висели картины, иные просто стояли, прислоненные к ней и повернутые лицевой стороной от наблюдателя, – художник явно не желал, чтобы другие видели его наброски, которые он не закончил или не решился уничтожить; в конце концов, подумал Рикардо, всякая незаконченная картина – это история маленького краха, так же как для писателя всякий незавершенный рассказ или роман, брошенный на середине, есть доказательство ошибки в оценке собственных сил или таланта. Купидо подумал, что для детектива любая неразгаданная загадка – тоже поражение.

Всюду, куда падал взгляд, – у двух широких колонн, в проемах между окнами и на паре мольбертов, повернутых к свету, – стояли последние работы Глории, которые она уже завершила или вот‑вот должна была закончить: серия написанных маслом пейзажей заповедника, Юнке и Вулкана, долин, спрятанных в их складках, и озер; группа оленей, бредущих на водопой; лани, высовывающие морды из кустарника. На других полотнах, поменьше, Купидо обнаружил вариации на тему рисунков из пещер, которые он столько раз видел двадцать лет назад. Несколько фотографий самих рисунков были пришпилены кнопками к стенам, там и тут, в порядке, непонятном ему, но, возможно, имевшем жесткую и тайную логику в глазах Глории.