Максим Горький. В людях
I Я - в людях, служу "мальчиком" при магазине "модной обуви", на главной улице города. Мой хозяин - маленький, круглый человечек; у него бурое, стёртое лицо, зелёные зубы, водянисто-грязные глаза. Он кажется мне слепым, и, желая убедиться в этом, я делаю гримасы. - Не криви рожу,- тихонько, но строго говорит он. Неприятно, что эти мутные глаза видят меня, и не верится, что они видят,- может быть, хозяин только догадывается, что я гримасничаю? - Я сказал - не криви рожу,- ещё тише внушает он, почти не шевеля толстыми губами. - Не чеши рук,- ползет ко мне его сухой шопот. - Ты служишь в первоклассном магазине на главной улице города, это надо помнить! Мальчик должен стоять при двери, как статуй... Я не знаю, что такое статуй, и не могу не чесать рук,- обе они до локтей покрыты красными пятнами и язвами, их нестерпимо разъедает чесоточный клещ. - Ты чем занимался дома? - спрашивает хозяин, рассматривая руки. Я рассказываю, он качает круглой головой, плотно оклеенной серыми волосами, и обидно говорит: - Ветошничество - это хуже нищенства, хуже воровства. Не без гордости я заявляю: - Я ведь и воровал тоже. Тогда, положив руки на конторку, точно кот лапы, он испуганно упирается пустыми глазами в лицо мне и шипит: - Что-о? Как это воровал? Я объясняю - как и что. - Ну, это сочтём за пустяки. А если ты у меня украдёшь ботинки али деньги, я тебя устрою в тюрьму до твоих совершенных лет... Он сказал это спокойно, я испугался и ещё больше невзлюбил его. Кроме хозяина, в магазине торговал мой брат, Саша Яковлев, и старший приказчик - ловкий, липкий и румяный человек. Саша носил рыженький сюртучок, манишку, галстук, брюки навыпуск, был горд и не замечал меня. Когда дед привёл меня к хозяину и просил Сашу помочь мне, поучить меня,- Саша важно нахмурился, предупреждая: - Нужно, чтоб он меня слушался! Положив руку на голову мою, дед согнул мне шею. - Слушай его, он тебя старше и по годам и по должности... А Саша, выкатив глаза, внушил мне: - Помни, что дедушка сказал! И с первого же дня начал усердно пользоваться своим старшинством. - Каширин, не вытаращивай зенки,- советовал ему хозяин. - Я - ничего-с,- отвечал Саша, наклоняя голову, но хозяин не отставал: - Не бычись, покупатели подумают, что ты козёл... Приказчик почтительно смеялся, хозяин уродливо растягивал губы, Саша, багрово налившись кровью, скрывался за прилавком. Мне не нравились эти речи, я не понимал множества слов, иногда казалось, что эти люди говорят на чужом языке. Когда входила покупательница, хозяин вынимал из кармана руку, касался усов и приклеивал на лицо своё сладостную улыбку; она, покрывая щёки его морщинами, не изменяла слепых глаз. Приказчик вытягивался, плотно приложив локти к бокам, а кисти их почтительно развешивал в воздухе, Саша пугливо мигал, стараясь спрятать выпученные глаза, я стоял у двери, незаметно почесывая руки, и следил за церемонией продажи. Стоя перед покупательницей на коленях, приказчик примеряет башмак, удивительно растопырив пальцы. Руки у него трепещут, он дотрагивается до ноги женщины так осторожно, точно он боится сломать ногу, а нога - толстая, похожа на бутылку с покатыми плечиками, горлышком вниз. Однажды какая-то дама сказала, дрыгая ногой и поёживаясь: - Ах, как вы щекочете... - Это-с - из вежливости,- быстро и горячо объяснил приказчик. Было смешно смотреть, как он липнет к покупательнице, и чтобы не смеяться, я отворачивался к стеклу двери. |
