|
А люди носились по палубе всё быстрее, выскочили классные пассажиры, кто-то прыгнул за борт, за ним - другой, и ещё; двое мужиков и монах отбивали поленьями скамью, привинченную к палубе; с кормы бросили в воду большую клетку с курами; среди палубы, около лестницы на капитанский мостик, стоял на коленях мужик и, кланяясь бежавшим мимо него, выл волком: - Православные, грешен... - Лодку, дьяволы! - кричал толстый барин, в одних брюках, без рубашки, и бил себя в грудь кулаком. Бегали матросы, хватая людей за шиворот, колотили их по головам, бросали на палубу. Тяжело ходил Смурый, в пальто, надетом на ночное бельё, и гулким голосом уговаривал всех: - Да постыдитесь! Чего вы, рехнулись? Пароход же стоит, встал, ну! Вот - берег! Дураков, что попрыгали в воду, косари переловили, повытаскивали, вон они, - видите две лодки? А людей третьего класса он бил кулаками по головам, сверху вниз, и они мешками, молча, валились на палубу. Ещё суматоха не утихла, как на Смурого налетела дама в тальме, со столовой ложкой в руке, и, размахивая ложкой под носом у него, закричала: - Как ты смеешь? Мокрый господин, удерживая её, обсасывал усы и с досадой говорил: - Оставь его, болвана... Смурый, разводя руками, сконфуженно мигал и спрашивал меня: - Что такое, а? За что она меня? Здравствуйте! Да я же её в первый раз вижу!.. А какой-то мужичок, сморкаясь кровью, вскрикивал: - Ну, люди! Ну, разбойники!.. За лето я дважды видел панику на пароходе, и оба раза она была вызвана не прямой опасностью, а страхом перед возможностью её. Третий раз пассажиры поймали двух воров, - один из них был одет странником, - били их почти целый час потихоньку от матросов, а когда матросы отняли воров, публика стала ругать их: - Вор вора кроет, известно! - Сами вы жульё, вот и мирволите жуликам... Жулики были забиты до бесчувствия, они не могли стоять на ногах, когда их сдавали полиции на какой-то пристани... И много было такого, что, горячо волнуя, не позволяло понять людей злые они или добрые? смирные или озорники? И почему именно так жестоко, жадно злы, так постыдно смирны? Я спрашивал об этом повара, но он, окружая лицо своё дымом папиросы, говорил нередко с досадой: - Эх, что тебя щекотит! Люди, ну, и люди... Один - умный, другой дурак. Ты читай книжки, а не бормочи. В книжках, когда они правильные, должно быть всё сказано... Церковных (Духовных - в ред. 1960 г.) книг и житий он не любил. - Ну, это для попов, для поповых сынов... Мне захотелось сделать ему приятное - подарить книгу. В Казани на пристани я купил за пятачок "Предание о том, как солдат спас Петра Великого", но в тот час повар был пьян, сердит, и я не решился отдать ему подарок и сначала сам прочитал "Предание". Оно мне очень понравилось, - всё так просто, понятно, интересно и кратко. Я был уверен, что эта книга доставит удовольствие моему учителю. Но, когда я поднёс ему книгу, он молча смял её ладонями в круглый ком и швырнул за борт. - Вот как твою книгу, дурень! - сказал он угрюмо. - Я ж тебя учу, как собаку, а ты всё хочешь дичь жрать, а? Топнул ногой и заорал: - Это - какая книга? Я глупости все уж читал! Что в ней написано правда? Ну, говори! - Не знаю. - Так я знаю! Когда человеку отрубить голову, он упадёт с лестницы вниз, и другие уж не полезут на сеновал - солдаты не дураки! Они бы подожгли сено и - шабаш! Понял? - Понял. - То-то ж! Я знаю про царя Петра - этого с ним не было! Пошёл прочь... Я понимал, что повар прав, но книжка всё-таки нравилась мне: купив ещё раз "Предание", я прочитал его вторично и с удивлением убедился, что книжка действительно плохая. Это смутило меня, и я стал относиться к повару ещё более внимательно и доверчиво, а он почему-то всё чаще, с большей досадой говорил: - Эх, как бы надо учить тебя! Не место тебе здесь. |
