Внимательно осмотрев участок, Чендлей усомнился в предположении Фу.

– По-моему, вряд ли эту штуку принесло лавиной, – сказал он.

Мы прекратили копать и повернулись к нему, разминая костяшками пальцев ноющие спины.

Взмахом руки лейтенант указал на место раскопок.

– Либо вы не там ищете, а на самом деле раскапывать следует вон те большие кучи, либо ее вынесло не туда, куда сходит большая часть лавин. Не стану исключать возможности, что некоторые лавины ведут себя нетипично, быть может, та как раз к подобным исключениям и относилась – но вероятность очень уж мала.

– Как же тогда наш экземпляр попал в долину? – спросил Том.

– Могло сдуть, например. Так вышло с одним малым на Фейлоне. Не слышали этой истории? Он погиб лет десять, а то и пятнадцать назад, пытаясь доказать, что эту вершину можно покорить еще одним способом. Тело лежало у всех на виду, но никто не хотел рисковать жизнью только ради того, чтобы его достать. Но вот однажды оно исчезло, и вскоре на него наткнулась группа пеших туристок – каких-то дам на активном отдыхе. После разобрались, что труп снесло штормовым ветром.

Излагая свою историю, Чендлей ни разу не извинился передо мною за то, что завел речь о столь мрачных материях в присутствии дамы, и я была этому втайне рада.

– А как вы полагаете, где мог находиться наш экземпляр, если его сдуло сюда ветром?

Возможно, лейтенант и не стал извиняться за неделикатность, однако сохранил достаточно учтивости, чтобы не закатить глаза. Указующий жест в сторону гор и без того демонстрировал меру глупости моего вопроса со всею возможной наглядностью: в тот день Че-джа и Гьяп-це были окутаны туманом настолько, что сквозь густую серую пелену мы едва могли различить седловину.

И все же никто из нас не забывал, что говорил Фу: там, наверху, вполне мог оказаться еще один экземпляр. Если удастся определить, откуда принесло первый…

Сомнений быть не могло: каждый из нас всей душой надеялся на перемену погоды, которая позволила бы наконец подняться на седловину. Раскопки внизу мы вели не столько оттого, что ожидали найти здесь нечто полезное, сколько потому, что пока не могли рискнуть подняться повыше. Обычно я отнюдь не религиозна, однако в те дни горячо молилась об очищении небес и стихании ветров.

Пока что нам удалось отыскать всего лишь несколько ошметков мышечных тканей, истлевших настолько, что трудно было судить, какому животному они могли бы принадлежать. В тот вечер, когда раскопки завершились, мы с Томом и Сухайлом, сидя у костра, обсуждали сложившееся положение.

– По-моему, там, на высоте седловины, драконам не выжить, – сказала я, поджав колени к груди и крепко обхватив их руками. Даже у самого огня, закутанная во всю имеющуюся теплую одежду, мерзла я нестерпимо: дневное тепло исчезало без следа сразу же после захода солнца. – Конечно, лабильность развития может творить чудеса… но не сотворит же животных, способных прокормиться лишь камнем да льдом!

Том согласно кивнул.

– Да. Люди и яки могут адаптироваться к жизни в горах, а уж драконы – тем более. Изоляция от холода, более эффективное дыхание, и так далее, и тому подобное. Но им нужно чем-то питаться, а на такой высоте ничего не растет.

В самом деле, поживы для животных почти не имелось даже в долине, где мы разбили бивак.

– Итак, прежде всего: что дракон мог там делать? – сказал Сухайл.