Судя по интонации, это был не столько вопрос, сколько формулировка проблемы.
– Возможно, миграция, – предположила я. – Как известно, дикие яки совершают переходы через бесплодные горные перевалы. Вот и дракон мог оказаться там таким же образом.
Том откинулся назад, оперся на локти, и поднял взгляд к небу, обдумывая эту мысль.
– Тогда имеем несколько возможных вариантов. Первый: Фу ошибается, труп сохранился только один, а то, что он видел на седловине, было просто камнем или наледью странной формы. Второй: здесь погиб не один дракон, пытаясь перебраться через эти горы.
– В этих местах гибли люди, – заметила я. – Вспомните рассказы ньингов. Отчего то же самое не может происходить и с животными?
– И третий: данная разновидность живет стаями, – продолжал Том. – Что для драконов такой величины весьма необычно.
Да, необычно, однако и не исключено.
– Возможно у них, как у эриганских степных змеев, самцы, не имеющие пары, охотятся группами – особенно если состоят в родстве. – Сделав паузу, я забарабанила пальцами по локтям. В последнее время это сделалось привычкой, поскольку я часто крепко обхватывала руками туловище, дабы сохранить тепло. – Только миграция в составе подобных групп абсолютно бессмысленна: ведь группа самцов лишена возможности к размножению.
Внезапно Сухайл фыркнул и разразился безудержным смехом. Сев прямо, Том вместе со мной уставился на моего мужа, словно бы окончательно утратившего здравый смысл.
– Прошу прощения, – сказал Сухайл, кое-как совладав с собой и утерев глаза. – Видимо, это от усталости. Мне вспомнился твой рассказ о тех лягушках, что умеют менять пол по мере необходимости. А затем представилась этакая помесь лягушки с драконом, скачущая по горам своей дорогой…
Тут он проиллюстрировал свои слова взмахами ладони, изображая лягушачьи прыжки через воображаемые вершины.
Я захихикала, но Том задумчиво наморщил лоб.
– Вполне возможно. Нет, не прыжки по горам, но все прочее. Мы уже знаем, что из яйца болотного змея может вывестись детеныш любого пола. А способность менять пол по достижении зрелости оказалась бы для драконов, живущих в подобных местах изолированными группами, весьма кстати.
– Вряд ли это удастся определить по трупу погибшей особи, – заметила я. – Если мы вообще его найдем. Но – да, мысль интересная…
Уж не способны ли к таким изменениям и мьяу? Если гнезда из листьев тамариска и инкубация яиц при высокой температуре способны порождать на свет оранжевых медоежек, плюющихся соленой слюной, кто знает, какие вариации драконов могут возникнуть в природной среде?
Увы, искать ответы на подобные вопросы, сидя у костра в тени Гьяп-це, было невозможно. Пока погода не переменится к лучшему, оставалось одно – строить гипотезы.
Единственным облачком в пределах видимости была легкая дымка, зацепившаяся за пик Гьяп-це, словно прядь белой шерсти (довольно распространенный феномен на подобных высотах). Едва завидев такую удачу, мы бросились за биноклями и принялись осматривать седловину.
Смотреть на нее прямо оказалось довольно болезненно для глаз; нам то и дело приходилось отводить взгляд. Лучи того же самого яркого солнца, что даровало нам превосходный обзор, отражаясь от снега, просто ослепляли – в буквальном смысле слова ослепляли, если забыть об осторожности. Конечно, при нас имелись очки-консервы с дымчатыми стеклами, но если сочетать их с биноклем, картинка утрачивала четкость настолько, что наши старания теряли всякий смысл. Пришлось обходиться без всякой защиты глаз, рискуя зрением по очереди.
– Видите ту горизонтальную полосу голого камня? – сказал Фу. |