Да, в качестве космогонического мифа история Рузд была просто великолепна, однако, во-первых, она не имела ничего общего с наукой, а во-вторых, совершенно не совпадала с повествованием, изображенным на стене храма древних дракониан в Лабиринте Змеев.

– Вот потому-то вы и были подданными аневраи, – сказала Рузд, очевидно, заметив мои колебания и недоверие. – Потому, что происходите от нас.

Все-таки ограниченное знание языка не лишено, по крайней мере, одного преимущества: прежде чем что-то сказать, говорящий вынужден помолчать и обдумать свои слова.

– Аневраи рассказывали иное, – в конце концов сказала я. – Я видела древнее гнездовье, оставшееся нетронутым после Низвержения. Там, на стене, было нарисовано драконье яйцо, погруженное в кровь, чтоб из него родился драконианин. И мои собственные исследования подтверждают: изменения среды, в которой находится яйцо, могут служить причиной самых разных мутаций. Многие из них пагубны, но некоторые и удачны – как, например, гибрид человека с драконом.

(Стоит отметить: изложенный мною по-дракониански, сей аргумент оказался раз в восемь длиннее, чем в предыдущем абзаце.)

– От кого же произошли драконы, если не от нас? – с очевидным скепсисом спросил Рузд.

– Превосходный вопрос, – со вздохом сказала я. – Хотелось бы мне знать ответ… Явно от какого-то родственного пресмыкающегося. Но как и когда возникла ваша уникальная способность к мутациям, этого я сказать не могу.

В последующие дни мы еще много спорили об этом. Принять теорию эволюции Рузд оказалось нелегко, и это меня ничуть не удивляло: во-первых, до нашего разговора ей даже в голову ничего подобного не приходило, а во-вторых, поначалу эволюционизм и среди людей встретили в штыки (более того, некоторые пытаются опровергнуть теорию эволюции и по сей день, невзирая на новые и новые доказательства ее истинности). Бросать вызов глубоко укоренившимся убеждениям – вообще задача не из простых, ведь это угрожает самим основам, на коих оные зиждутся испокон веков.

Полагаю, Рузд попросту отмахнулась бы от моих слов, если бы не тот факт, что я могла подкрепить свою точку зрения ссылкой на искусство аневраи. Как странно было видеть, что для нее ее прародители – существа столь же мифические, сколь и для меня… хотя, конечно, тысячи лет, катаклизм и вечное бегство во все более и более отдаленные уголки земного шара не могли оставить культуру без изменений. Да что там: мне довелось повидать куда больше следов существования ее предков, чем ей! Тем не менее, как бы ни затуманилась, как бы ни исказилась со временем память об аневраи, авторитет их остался незыблем: уж если они полагали, что появились на свет благодаря человеческой крови, значит, это, по всей вероятности, правда.

Дебаты на эту тему заронили в душу неприятные опасения: что, если мое научное любопытство послужит искрой, из коей разгорится пламя религиозной схизмы? Как известно, конфессии разделялись на враждебные лагеря и по менее значительным поводам.

Однако не думайте, будто мы провели весь остаток зимы в беседах о древней истории и теологии либо в научных дискуссиях о природе дракониан. Большая часть сего времени была посвящена мыслям о том, какой оборот могут принять события, когда проснутся остальные.

С немалым трепетом вспоминая опыт экспедиций в другие страны, я почла необходимым расспросить Рузд о политическом устройстве Обители. Как выяснилось, каждой деревней правит группа сестер – то есть драконианок, рожденных на свет из одной кладки, числом от двух до пяти, но чаще всего их три либо четыре. Драконианки, рожденные от одной матери в разные годы, также считаются сестрами, но в меньшей мере; эта степень родства обозначается у дракониан другим, особым словом.