Потрясенная словами этой женщины, Лидия безмолвно смотрела на нее и наконец тихо выдохнула:

— Нет.

— Миссис Уоткинс, пожалуйста… — дипломатично вмешался мистер Грейсон. Он был добрый человек, но на этот раз был склонен согласиться со старухой Уоткинс. Эта молодая женщина выглядела диковато. Ничего приличного не было в ней — ни в том, как она одета и причесана, ни в том, как бесстыдно смотрела на них своими необычными янтарными глазами.

— Это не так! — возразила Ма. — Но даже если это и так, Леона Уоткинс, кто еще в этом караване сможет выкормить этого ребенка? Ты?

— Ну, только не я!

— Вот то-то! — прошипела Ма. — Ты небось не выжмешь и капли молока из своих ссохшихся сисек!

— Ма, пожалуйста, — предостерегающе сказал мистер Грейсон.

Глаза Леоны Уоткинс горели яростью, но она промолчала, непреклонно выпрямившись и выражая свое презрение лишь раздуванием ноздрей. Ма не обращала на нее внимания.

— Мистер Грейсон, ваш долг сохранить каждую жизнь в этом караване, в том числе и жизнь этого младенца. Слышите, как бедняжка кричит? Из двадцати семей этого каравана лишь у одной женщины есть молоко, но она кормит своих близнецов. Лидия — единственная надежда этого младенца. Так что же, вы спасете его жизнь или позволите ему умереть с голоду?

Леона Уоткинс презрительно скрестила руки на груди, снимая с себя всякую ответственность за последствия выбора, который сделает мистер Грейсон, послушав эту Ма Лэнгстон, которая, как всегда, каждой бочке затычка. Она считала эту Лэнгстоншу невыносимо вульгарной, и сейчас Ма еще раз это подтвердила.

— Единственный человек, чье мнение имеет значение сейчас, — это мистер Коулмэн, — сказал Хэл Грейсон. — Росс, что вы скажете? Вы хотите использовать этот шанс спасти его жизнь, хотите, чтобы эта девушка кормила его?

Лидия отвернулась от них. Ей было все равно, что они о ней думают. Как только она немножко поправится, она уйдет туда, где никто ее не знает, где она сможет начать жизнь заново, без прошлого. Ее бессознательно потянуло в тот конец фургона, где в корзинке из-под яблок, выстланной фланелью, лежал младенец. Слыша, как шумно поднимается на ноги его отец, она не отрываясь смотрела на это крошечное существо, упорно боровшееся за жизнь.

Росс Коулмэн поднял голову и посмотрел на девушку, которая стала причиной такого скандала и помешала ему предаваться скорби о смерти Виктории. Лидия стояла к нему спиной. Первое, что он увидел — ее волосы, копну непокорных кудрей с запутавшимися в ней сухими листьями и Бог знает чем еще. Какие женщины разгуливают с неприбранными волосами? Росс Коулмэн точно знал какие.

Со спины она выглядела ужасно худенькой в своей ночной рубашке. Острые локти торчали из рукавов. Маленькие ножки. И грязные. Господи. Не нужно ему этого сейчас, когда он переживает тяжелейшие дни своей жизни.

— Я не хочу, чтобы эта девушка прикасалась к моему ребенку, — с отвращением сказал он.. — И все вы, будьте добры, оставьте нас — меня и сына — в покое. И если ему суждено умереть, пусть он умрет спокойно.

— Слава Богу, хоть кто-то здесь остался благоразумным…

— Заткнись! — бросила Ма Леоне Уоткинс. — Мистер Коулмэн, вы же разумный человек. Почему не разрешить Лидии кормить мальчика или по крайней мере попытаться спасти его жизнь? Он же умрет с голоду!

— Мы уже все перепробовали, — нетерпеливо сказал Росс, обхватив голову руками и запустив пальцы в густые черные волосы. — Он не пьет ни коровье молоко из бутылки, ни сахарную водичку с ложки — мы давали ему прошлой ночью.