Облегчив душу таким образом, он, согнувшись, чтобы не стукнуться о потолок, внес кофе в фургон и протянул ей.

Она облизнула губы:

— Возьмите, пожалуйста, Ли. Я боюсь пролить на него.

Росс посмотрел на чашку кофе, потом на ребенка, потом на девушку, лежащую на спине. Никогда в жизни не чувствовал он себя таким беспомощным и неуклюжим, разве что тогда, когда впервые обедал с Викторией и ее отцом в их роскошной столовой. Но даже тогда ему не мешали так его руки, оказавшиеся вдруг ужасно большими.

Бормоча проклятья, он поставил кружку в сторону и, встав на колени, наклонился поднять своего сына. И остолбенел, вытянув руки и глядя на спящего младенца. Невозможно было взять Ли, не коснувшись ее.

Кажется, она поняла это, потому что быстро взглянула на него и отвела глаза. И тотчас попыталась отодвинуться от младенца, но маленькое тельце вновь скатывалось к ее груди.

Черт побери! На что же это похоже? Он никому не позволит заставить себя чувствовать гостем в собственном доме! Росс решительно вытянул руки, одной подхватил ребенка под спинку, другую просунул между головкой Ли и девушкой. Костяшки его пальцев погрузились в плавный изгиб ее груди, на лбу выступили крупные капли пота, и он быстро поднял младенца.

— Подождите, — тихо сказала она.

Росс посмотрел вниз: в спешке он захватил край ее ночной рубашки вместе с одеяльцем Ли. Ткань туго натянулась на ее груди, детально обрисовав крупные темные соски. Росс остановился, завороженный.

Придя в себя, он отпустил рубашку дрожащими от страха уронить Ли пальцами. Освободив рубашку, он шагнул к табуретке и сел, точнее, рухнул на нее. Он дрожал всем телом.

— Пейте скорее кофе, — пробормотал он, стараясь не смотреть на нее.

Лидия слегка пошевелила бедрами, прислушиваясь к себе. Кровотечение уменьшалось с каждым днем, и сегодня не было даже жара. Она благодарно дотянулась до кружки с кофе и отхлебнула.

Из-за краев кружки Лидия наблюдала за Россом. Он смотрел на спящего сына, и суровое выражение его лица смягчилось.

— Он проспал всю ночь, — тихо сказала она.

— Я не слышал его до самого утра. Рано утром он заплакал.

— Проголодался. — В ее голосе звучал смех, он поднял голову и взглянул на нее. Оба почувствовали неловкость и отвели глаза. — Он не мокрый?

Росс хохотнул, слегка приподнял младенца и увидел на своих штанах мокрое пятно.

— Мокрый.

— Я не знаю, как его перепеленать. Ма придет и покажет. У вас есть пеленки?

Вопрос застал Росса врасплох.

— Я не знаю. Сейчас посмотрю. Может быть, Виктория… — на этом имени он запнулся, — может быть, она приготовила…

Лидия медленно пила кофе.

— Я сожалею о вашей жене.

Он бросил на нее скорбный, тяжелый взгляд и вновь наклонился к сыну. Погладил пальцем бровку младенца. Его ладонь была вдвое больше детского личика и рядом с ним казалась особенно темной.

— Вы думаете, как несправедливо то, что ваша жена умерла, а я осталась жить, правда?

Он вздернул голову. Движение было столь внезапным и резким, что ребенок проснулся и вскрикнул, но тотчас вновь успокоился на отцовских коленях. Россу было стыдно, что она угадала его мысли, но извиняться он не собирался. Чем отрицать очевидное, лучше он задаст встречный вопрос.

— Почему вы рожали ребенка в лесу, одна?

— Мне некуда больше было пойти. Где это случилось, там я и упала.

Он разозлился. Его жгла изнутри несправедливость того, что Виктория лежит в могиле, а эта женщина, которая и мизинца ее не стоит, жива и кормит ее сына.

— Отчего вы бежали? От закона?

— Нет! — вскрикнула она.