Им с Дарёной и поговорить-то было негде без лишних ушей рядом: подклеть была набита слугами, а в хозяйскую часть дома, терем, заходить позволялось только по делу или по зову господ. Дрожа на морозе и выдыхая клубы седого тумана на заднем дворе, Дарёна сказала:

«Ежели ты не прекратишь это, я уйду отсюда. Одна. А ты оставайся, раз она тебе так полюбилась!»

«Помилуй, Дарёночек, при чём тут “полюбилась”? – с возмущённо-честным видом таращила глаза Цветанка. – Была бы моя воля – ни дня бы тут не осталась, да только куда мы в такую трескучую стужу пойдём? Холодище стоит такой, что птицы на лету околевают – видала дохлых голубей у нас во дворе? Так вот, не желаю я, чтоб ты вот так же, поджавши скрюченные лапки, свалилась где-нибудь в сугроб по дороге… Деньжат купец посулил – будь здоров, вот и приходится отрабатывать, веселя его дочурку и прихоти её исполняя!»

Поджав посиневшие от холода губы и щуря схватившиеся инеем ресницы, Дарёна прошипела:

«А ты за деньги себя с потрохами готова продать? Я так разумею, у всего есть свои границы, Цветик… Я б лучше застыла насмерть!»

«Не дури, – рассердилась Цветанка. – С купцом этим нам повезло так, что лучшего приюта на зиму и пожелать нельзя. Такой удачей не разбрасываются. Коли б лето на дворе стояло, можно было бы с места сорваться в любой день… Так зима ж!.. Колотун такой, что собаки дохнут, а про людей уж и говорить нечего. А про Милораду ты не думай, плюнь. Телесное всё это, а сердце и душа мои принадлежат тебе одной».

Не один, не два и не три раза довелось Цветанке «поиграть» с хозяйкой. Купец всё не возвращался, и некому было приструнить распоясавшуюся девицу – даже мамка Сорока, её старая нянька, не могла призвать её к порядку. Чуя неладное, Цветанка однажды так искусала Милораду и наставила ей столько засосов, что та дней десять рубашку не решалась снять, а в «играх» решила сделать перерыв. Настало Цветанке самое время помириться с Дарёной, но не тут-то было: подруга исчезла, осуществив свою угрозу.

Синеглазая воровка испугалась всерьёз – махнув рукой и не спрашивая разрешения покинуть дом, носилась по всему городу, умоляя своё ожерелье помочь в поисках Дарёны. Янтарные бусы сочувственно откликнулись теплом, и через несколько дней укрытую овчинным полушубком Дарёну привёз на набитых соломой розвальнях какой-то мужик. Он подобрал её недалеко от придорожного постоялого двора: она упала в голодный обморок и могла бы замёрзнуть насмерть, не дойдя всего полверсты до ближайшего человеческого жилья. Цветанка отсыпала сердобольному мужику половину своего зимнего жалованья, и тот, приятно удивлённый и очень обрадованный неожиданному заработку, затянул весёлую песню, стегнул кнутом лошадь и уехал, а Дарёну уложили в тёплую постель и напоили горячим отваром ромашки с мёдом.

Она проболела почти месяц, и Цветанка, не отходя от её постели, твёрдо отказала Милораде в дальнейших «шалостях». Здоровья и жизни подруги это не стоило, а в душе у неё нарастала и укреплялась уверенность: как только Дарёна встанет на ноги и более-менее окрепнет, они покинут этот тёплый приют. Удача удаче рознь – бывает и с подвохом…

К тому же, к выздоровлению Дарёны вернулся купец, и Милораде пришлось присмиреть и снова стать образцовой благовоспитанной девицей. Однако это не спасло её от отцовского гнева: мамка Сорока, как и обещала, всё рассказала хозяину, и Цветанка с Дарёной, не став дожидаться пинка под зад, сами быстро собрали свой немногочисленный скарб и снова пустились в путь – благо, к тому времени зима ослабила свои мертвящие объятия.