— Можно подавать мясную перемену, — сказал Датт женщине.

Та улыбнулась, скорее из уважения, чем из-за того, что ей смешно, и, пятясь, вышла, не опуская ружья.

— Выведи его, Роберт, — повторил Датт.

— Может, вы так не считаете, — уверенно сказал Жан-Поль, — но вы увидите…

Что он хотел сказать, осталось тайной, поскольку Роберт тихонько вытолкнул его из комнаты и закрыл дверь.

— Что ты с ним сделаешь? — спросила Мария.

— Ничего, дорогая, — ответил Датт. — Но он становится все более утомительным. Ему нужно преподать урок. Мы должны его припугнуть… для общего блага.

— Ты его убьешь? — сказала Мария.

— Нет, дорогая.

Датт стоял у камина и ободряюще улыбался.

— Убьешь, я это чувствую.

Датт повернулся к нам спиной и принялся играть с часами на каминной полке. Потом нашел ключ и стал их заводить. Раздалось громкое щелканье.

— Они его убьют? — обратилась ко мне Мария.

— Думаю, да.

Она подошла к Датту и схватила его за руку.

— Ты не должен этого делать! Это же ужасно. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, отец, не делай этого, если любишь меня.

Датт по-отечески обнял ее, но промолчал.

— Он чудесный человек, — продолжила Мария. Она говорила о Жан-Поле. — Он никогда бы тебя не предал. Скажи же ему, — повернулась она ко мне, — что он не должен убивать Жан-Поля.

— Вы не должны его убивать, — послушно повторил я.

— Вам следует быть более убедительными. — Датт потрепал Марию по плечу. — Если наш друг сможет назвать, каким другим способом можно гарантировать его молчание, возможно, я и соглашусь.

Он подождал, но я молчал.

— Вот именно.

— Но я люблю его, — сказал Мария.

— Это ничего не меняет. Я не представитель Бога на земле, у меня нет ни нимба, ни изречений, чтобы ими делиться. Он помеха. Не мне, а тому, во что я верю. Он помеха, потому что глупый и злобный. Я убежден, Мария, что окажись на его месте ты, я сделал бы то же самое.

Мария перестала просить. Она обрела то самое ледяное спокойствие, которое бывает у женщин перед тем, как они пустят в ход свои когти.

— Я люблю его.

Что в переводе означало, что его нельзя ни за что наказывать, кроме неверности. Она посмотрела на меня.

— Это ты виноват, что я оказалась здесь.

Датт вздохнул и вышел из помещения.

— И это по твоей вине он в опасности, — продолжила она.

— Ладно, — сказал я. — Вини меня в чем хочешь. На моей душе пятна не видны.

— Ты можешь их остановить? — спросила она.

— Нет, — ответил я. — Это кино не того жанра.

Ее лицо исказилось, словно в глаза попал сигарный дым. Дым был густым, и она начала плакать. Она не устраивала шоу, когда тщательно следят, чтобы не потекла тушь, и аккуратно вытирают слезы в уголках глаз платочком, одновременно следя в зеркало за процессом. Она рыдала с перекошенным ртом, кожа на лице сморщилась, как подожженная картина. Жуткое зрелище и жуткий звук.

— Он умрет, — проговорила она странно тоненьким голоском.

Я не знаю, что случилось. Не знаю, шевельнулась ли Мария до того, как грянул выстрел, или после. Так же, как не знаю, действительно ли Жан-Поль набросился на Роберта, как Роберт потом нам сказал. Но я находился сразу позади Марии, когда она открыла дверь. Калибр 45 — это большая пушка.