Изменить размер шрифта - +
Было бы для кого жить. Наверное, скажи он ей год назад, узнав о смертельной болезни, что все не надолго, что скоро он уйдет, она бы согласилась. Но он ее жалел, берег, не хотел расстраивать. А потом она сама заметила: с ним что-то не так, он худеет, слабеет, секс все реже и реже, да и то с трудом. Но признался он не сразу. Три месяца назад. И о детях уже не заговаривал. Да и ей от ужаса, от безысходности было ни до чего. Просто побыть с ним вместе, когда у него хватало сил выбраться из дома. А потом просто посидеть ночью у его постели, когда жена, проведя в больничной палате весь день, уезжала домой выплакаться. Большего он ей дать не мог.

Хорошо еще, что Катя, личный Юрин секретарь, его доверенное лицо, передавала записки от него каждый день. Поначалу даже по нескольку за раз. Она была их ангелом-спасителем. Сама влюбленная в Юру, она не мешала их любви — напротив, делала все, чтобы обожаемому ею Юрию Петровичу было хорошо. Странно: она не ненавидела Таню, не видела в ней соперницу, а любила и боготворила за то, что ее любит Юра. «А я не захотела от него родить!» — в очередной раз прокляла свою глупость Таня.

«Все! Пора идти. Завтра опять приеду. Надо посмотреть имя на соседней могиле. Не дай бог, столкнусь здесь с Юрочкиной вдовой, так хоть будет что сказать. Мол, соседи по несчастью!» — подумала Таня и грустно улыбнулась. Она взяла себя в руки. Она опять сильная. Опять одна. Теперь, наверное, навсегда. Другого она не полюбит. Всего тридцать лет, а жизнь кончилась! Осталось существование.

Таня пошла к выходу с кладбища.

 

У ворот ее окликнули. Таня обернулась. Опустив глаза, с зареванным лицом к ней семенила Катя. В напряженно вытянутой руке, как флаг, несла белый конверт.

— Таня, это вам. Юрий Петрович велел передать. Он сказал, что вы наверняка... — Катя всхлипнула, — что вы обязательно...

Еле пробиваясь сквозь слезы, хватая ртом воздух и с судорогой выдыхая его, она все-таки досказала:

— Придете... после похорон... на следующий... день... Отдать лично... не посылать...

Девушки обнялись. Теперь уже и Таня рыдала в голос, не имея сил себя сдерживать. Они обе потеряли любимого человека. Они стали родными.

Вскрыла конверт Таня, только добравшись до дома. Поставила рядом с собой нашатырь, выпила пятьдесят капель валокордина, сняла с телефона трубку, положила рядом и распечатала конверт.

 

Милая моя Танюшка! Любимая, единственная!

 

Печально, но если ты читаешь это письмо, значит, я уже умер. И, исходя из моего предвидения твоих действий, похороны были вчера. Не плачь, родная. Это нормально. Все когда-то умирают. И всегда не вовремя, всегда рано. Я доволен своей судьбой. Я что-то успел, чего-то добился. Но главное, встретил тебя и успел с тобой побыть. А ведь могли и не встретиться. Правда? Нам грех жаловаться.

Ты подарила мне незабываемые часы. Жаль, что их выпало мало. Но ты знаешь, почему их не могло быть больше. Мы говорили об этом, и я думаю, ты меня поняла и не осуждаешь.

Ты — очень сильный человек. Ты справишься. Ради меня хотя бы. Чтобы мне там, хотя, конечно, никакого «там» не существует, чтобы мне было спокойно. При данных обстоятельствах точнее говорить «покойно». Извини, дурная шутка. Но в моем стиле. Ты улыбнулась? Только не реви. Ты же не умеешь плакать. Верно?

Я очень прошу тебя, не надо хранить мне верность. Ты очень молода, у тебя впереди вся жизнь. Я в твоем возрасте снял первый фильм. Только начал творческую жизнь. Поверь, все еще впереди.

Мы с тобой не имеем права ни о чем сожалеть. Так получилось, что я вдвое старше тебя. У меня никогда не было дочери. А ты ею стала. Не говорил тебе этого. Не хотел затрагивать больную тему. Но знай, ты была для меня кем угодно, но не любовницей. Любимой женщиной — да, душеспасителем — да, дочерью — два раза да.

Быстрый переход