— Пусть она подождет. До завтра. Я забыл о ней, как она намеренно забыла обо мне.

— Но… — начала она.

— Тише, — сказал я.

Ее взгляд поплыл, рот, даже сейчас пытающийся говорить, слился с моим, еще до того как смог найти нужные слова, в горячем поцелуе. Ее тело прильнуло ко мне. Плечи освободились от голубой води платья. Из одежды к моим рукам поднялись груди, каждая с алой звездочкой огня, ставшей осью моих ладоней. Она отвернула голову и тихо попыталась сказать, что так не должно быть. Но ее руки уже ласкали мою спину, и она прильнула ко мне, как будто мир рушился, и остался только я, чтобы спасти ее.

Я прижал ее к себе, и мы упали на гору мехов. Где бы ни соприкасались наши тела, огонь пронизывал нашу плоть. «Это новое ощущение», — подумал я, но эта мысль тут же выгорела из моего черепа. Платье как бы само звало меня освободить от него ее прекрасное тело. Ее ноги были прохладные и гладкие, но внутри их пылал огонь. Серебристый пушок внизу ее живота не был похож на человеческий, как и никакая другая часть ее распростертого тела, лежащего передо мной в свете свечей, как груда белого снега с рубиновым пятном рта, двумя алыми звездами на грудях и розовой пещерой во льду. Она не была девственницей, однако, как у какой-нибудь молодой богини в легендах, ее невинность, казалось, вернулась к ней специально для меня. Но она, похоже, была искушенной.

Голова Рессаверн откинулась назад. Она вручала мне себя с молчаливым диким наслаждением, ничего больше не отрицая.

Ее ненакрашенные ресницы были изящного платинового цвета. Я коснулся ее глаз губами и ощутил солоноватый привкус. Я спросил ее, почему она плачет.

— Потому что этого не должно было случиться между нами.

Многие женщины говорят так, утомительно стеная при этом, но с ней было иначе.

— Это должно было произойти, — сказал я. — Ресса, мы с тобой похожи и нравимся друг другу, ты и я.

— Да, — сказала она.

— А что ты имеешь против? Потому что мы пришли в этот мир через одну и ту же дверь, что мы брат и сестра? Неважно. У нас разные отцы. Кроме того, это слишком дикий взгляд на жизнь, чтобы помешать маленькому кровосмешению. Или, может, мне надо предположить, что ты воспитывалась среди дикарей? По-моему, тебя обучала Джавитрикс.

Ее слезы высохли. Ее глаза, которые я видел минуту назад ослепленными удовольствием, теперь снова превратились в огромные опаловые диски, непроницаемые, но проникающие повсюду.

— И еще, — сказал я, — кто узнает, после того как мы покинем эту волшебную гору — твою родину?

— Нет, — сказала она. — Покинешь ты, а я остаюсь.

— Ты пойдешь со мной, — сказал я. — Ты же знаешь, что не позволишь мне путешествовать одному.

— Позволю.

— Я испрошу тебя у старой леди, — сказал я, пытаясь пробиться сквозь эту тень, легшую на ее лицо, как надвигающаяся ночь. — Я встану на колени перед твоей Карраказ…

— Нет, — прервала она, и ее сильные, тонкие пальцы впились в мои руки. — Не ходи к ней теперь.

«Она боится, — подумал я. — Она считает, что предала колдунью тем, что легла со мной в постель, и будет наказана. Это уже слишком для нашей милой матушки».

— Пока я рядом, она не причинит тебе вреда, — сказал я.

Глаза Рессаверн вспыхнули. И я увидел, что это был гнев. — Ты не дурак, — сказала она, — так и не глупи. То, что я говорю тебе, это пророчество, предостережение. Оставь остров и живи своей жизнью где-нибудь вдали. Забудь о том, что сейчас было между нами, и о своих поисках Карраказ. — Ее гнев опал, и она мягко произнесла:

— А теперь пусти меня.

— Я не закончил с тобой, — сказал я.