В конце концов я приблизился к стене из синевато-серого камня. Железная дверь в стене была инкрустирована полудрагоценными камнями. Дверь выглядела довольно нелепо, чтобы я принял ее за проход. Еще одна причуда Сгинувшей Расы: дверь из железа, и ни петель, ни засова, ни кольца, ни ручки, чтобы ухватиться.

Этим путем бежала от меня Рессаверн?

Внутренним взором я увидел, как ее белая рука с нефритовым браслетом ложится на кварцевую панель на двери. Когда я поместил свои пальцы туда, дверь заскользила в сторону, в каменную стену.

За этой дверью была другая — из черной сосны, а за ней — горный город богини.

На мгновение мне показали какие-то развалины: упавшие колонны, разбитая черепица, пустые дворы руин. Но я неумолимо отодвинул в сторону эту иллюзию, и мираж расплылся в воздухе как туман, открывая за собой реальность.

В городе была одна центральная улица сорока футов шириной, прямая как линейка. Она бежала около полумили вверх по склону горы и представляла собой восхитительное зрелище: дорога была вымощена зеленоватыми и черными плитами, расположенными в шахматном порядке. Снег с этой мостовой был счищен, а может, ему просто не позволено было ложиться на нее. Вдали дорога сходилась в точку — идеальное воплощение математической перспективы, — и над этой точкой возвышался дворец, состоящий из ступенек и колонн и множества крыш, поднимавшихся одна над другой. В какой-нибудь масрийской пьесе в момент, когда я увидел это, забили бы в барабаны: здесь была цитадель Карраказ.

На другой стороне улицы с нефритово-черной мостовой поднимались по-королевски роскошные особняки, иной раз наклоняясь под любыми доставляющими удовольствие углами, словно это был макет города, сделанный для забавы королевского ребенка.

И молчаливым город был тоже как макет. Можно было подумать, что он мертв, как Каиниум, но я чувствовал здесь тайное присутствие лекторрас, их любопытство и даже нечто большее — какой-то неясный и непризнанный испуг. Футах в двух от дороги располагался сухой фонтан — ревущий дракон с открытой пастью. Когда я ступил на мостовую, ледяной намордник дракона треснул, и зеленая вода хлынула в бассейн. В следующую секунду вода приобрела цвет крови. Выходит, они еще не сдались. Я прошел мимо и направился вверх по улице, ни разу больше не взглянув на фонтан, потому что за всем этим чувствовались лекторрас, а этот трюк превращения воды в кровь был очень старым.

Дальше мне попались змеи, ползающие по мостовой, огненное озеро и непроходимая пропасть, зиявшая на мили вниз — все эти иллюзии я перешагивал, не обращая на них внимание, ибо они были неизобретательны. Но когда в высокой башни сорвался орел, чтобы ударить прямо мне в глаза, признаюсь, я наклонил голову. Тогда я произнес, растворяя в воздухе бьющие перья и нацеленный в лицо клюв: «Этот удар ваш, дети мои».

Где-то на середине пути от одного из дворцовых порогов сорвался снежный лев с серым замшелым телом, черной гривой и глазами, горящими так, будто вопреки холоду в нем пылал летний жар. Он был самым настоящим в этом месте пространства, хотя, возможно, и каким-то более причудливым по замыслу Потерянной Расы, чем естественный обитатель западных земель. После столетия или двух скитания в этом изменчивом климате, он приобрел зимний мех, как лисица или ласка.

Для меня было странным противостоять ему. Любое его нападение будет отскакивать от моих невидимых доспехов. В дни моей юности, проведенной в крарле, я считал льва ценной добычей, и с большим желанием охотился на него. Чтобы доказать ему и себе, кто из нас лучше, я не раз втыкал копье или нож в его голову и носил его шкуру как накидку поверх своей одежды. Теперь потребности, защита, соперничество больше ничего не значили.