|
И ни души… Впервые я всерьез голодал, не говоря уже о том, что не подумал о достаточном запасе питьевой воды. Нужно пристальнее следить за тем, чтобы не перерасходовать припасы. В надежде попроситься на ночлег я направляюсь в сторону местного полицейского участка, но по пути замечаю покачивающуюся на всех ветрах крышу маленькой такерии. Ее хозяйка Мария, очаровательная молодая женщина, делает лучшие тако, которые мне когда-либо доводилось пробовать. Она ласково приглашает меня обосноваться у нее, поставив палатку прямо за такерией. «Здесь спокойно», — заверяет она меня, не прекращая нарезать лук. Славная Мария! Ей я обязан своим «первым крещением» этими сумасшедшими мексиканскими ночами, шум которых не уступает звучанию настоящего рынка. Едва я устроился поудобнее в своей палатке, как откуда-то донеслись тявкающие звуки, такие резкие, будто кто-то колотил разводным ключом по автомобильному кузову. Тотчас со всех сторон ответила еще добрая дюжина собак. Вой и лай слились в дьявольский концерт. Уловив подозрительные звуки, будто кто-то царапается, я выбрался из палатки и увидел, как один пес удирает с буханкой моего хлеба, а второй — тащит в зубах мой сыр. В ту же минуту вокруг принялись петь петухи, поздравляя собачью свору с удачной добычей. Остаток ночи я провожу уже совсем без сна, отчаянно бранясь и призывая в свидетели привязанную неподалеку свинью. Нелюдимое и неразговорчивое существо, казалось, даже начало поддерживать меня ворчливым похрюкиванием. На рассвете я выгляжу таким же насупленным и хмурым, как и мой собеседник с пятачком. Тут появляется кокетливо одетая Мария:
— Ну как? Тебе здесь было удобно и спокойно? — Да уж, — даже не скрываю мрачной иронии. — Видишь, я же говорила, — удовлетворенно кивает моя простодушная хозяйка. Все последующие дни я пытаюсь хоть как-то приспособиться к непрерывному шуму и гаму, однако все попытки обрести тишину и душевный покой, о которых я мечтал, еще будучи в Штатах, с треском проваливаются. Впервые в жизни я попадаю в ситуацию, когда знакомые, как мне казалось, эмоции и обстоятельства кажутся совершенно непривычными. Во всем чувствуется разница — в поступках людей, в их отношении к бедности, даже в вопросах коррупции… Но при этом в них есть какая-то радость, бодрость духа и надежда. Складывается ощущение, будто те зеркала, что отражают реальную картину нашего мира, под мексиканским солнцем сияют во сто крат сильнее. На обочине местные жители возятся на грунтовой дороге возле служебного проезда. Они бросают косые взгляды на странноватого бледнолицего гринго с коляской, и я начинаю нервничать. Непроизвольно помахиваю им рукой — и успокаиваюсь, когда они вполне миролюбиво машут мне ответ. Я прохожу по апельсиновым зарослям La Tierra de las naranjas в самый разгар сезона цитрусовых. Мне то и дело дарят апельсины, просто так. Уже накопилась «полна коробочка», и я от души наслаждаюсь липким кисло-сладким соком. А земля продолжает преподносить свои дары — папайю, манго, кокосы… их везут на огромных грузовиках. В один из погожих апрельских деньков, двигаясь по Серро-Дульче, я натыкаюсь позади фруктовых ларьков на пост полиции. В зарослях кустарника примечаю человека в форме, прикорнувшего с зажатой в кулаке веревкой. Должно быть, эта веревка служит импровизированным шлагбаумом — незаметная для глаз водителя, она способна повредить автомобилю шины, едва колеса соприкоснутся с ней. В этих краях наркотрафик весьма высокий; порой в машинах с бананами скрывается и другой нелегальный груз… На пункте досмотра меня окликает один из полицейских. Перебросившись со мной парой слов, он извлекает из кармана газетный кулечек, до краев полный марихуаны. — Хочешь? — предлагает он травку за вполне разумные деньги. Я просто в шоке. — Погоди-погоди! — переспрашиваю изумленно. — Ты нацепил знаки отличия, таскаешь пушку — и приторговываешь этой гадостью? — Да, — без затей отвечает он, не забыв приклеить на физиономию невинную улыбку. |
